Муслим Магомаев:

«Пусть меня запомнят поющим…» Саид БИЦОЕВ   Уход Муслима Магомаева – это прощание с целой эпохой, эпохой высоких чувств и романтических устремлений. Муслим Магомаев был фантастически популярным исполнителем. «Он ворвался в нашу жизнь подобно яркой комете», – писал о нем Святослав Бэлза. В декабре мы отмечаем печальную дату – вот уже сорок дней, как с нами нет великого артиста.

Свое последнее интервью Муслим Магомаев дал «Новым Известиям». – Муслим Магометович, почему вы так рано ушли со сцены?

– Я давно сказал, что ухожу. Лучше достойно уйти, когда тебя помнят поющим. А зачем опять возвращаться, как делают некоторые мои коллеги? Нет, ради бога! Их право!

Я уважаю Лемешева, которого все запомнили поющим, не смотря на годы. И поющим очень хорошо. Помню еще Марка Осиповича Рейзена, нашего соседа. Человеку было 85, а он вышел и спел Гремина.

И спел очень достойно. Я никак не мог понять – как это можно? Столько лет быть на сцене, сохранить голос, сохранить желание петь. У меня, к сожалению, давно уже нет желания. Потому что я по натуре, простите за сравнение, соловей: хочу – пою, не хочу – не пою.

Раньше мы с Тамарой (Синявской – певицей и супругой Магомаева. – ред.) ездили с концертами, зарабатывали деньги. Иногда по два и даже по три концерта в день. Для меня это было каторгой. Просто так сложилось.

Я всегда говорю, что я не Кобзон.

– А Кобзону поется всегда?

– Получается так. Дело в том, что Кобзон сейчас поет не хуже, чем пел двадцать лет назад. Таким же голосом, с таким же настроением, так же на сцене сопереживает.

Дита (Эдита Пьеха. – ред.) тоже поет. И дай им бог! Я свое уже отпел. И уже нигде – ни в открытом, ни в самом закрытом в клубе – не буду играть. Недавно очень известный и состоятельный человек попросил меня выступить в маленьком клубе для ограниченного круга друзей.

Никто об этом якобы не будет знать. Я сказал: «Я буду об этом знать и перестану себя уважать». Помимо пения у меня были привязанности к рисованию, написанию музыки, да много чего.

От всего этого я сильно уставал. Если бы больше ничего не делать, а только петь, то, может, и сейчас бы продолжал.

– Но многие выступают с удовольствием и помногу.

– Да, там хорошо платят, но мне это не надо.

– Пенсия народного артиста СССР позволяет вам нормально существовать?

– У меня никакой пенсии в России нет. Да и прописка появилась не так давно. Я всю жизнь прожил в Москве как бакинец (смеется.), женатый на москвичке Тамаре Синявской.

И гражданство России получил сравнительно недавно. По этому поводу обращался даже к Гейдару Алиеву. «Я живу все время в Москве, – говорю ему. – Вы видите, какие накаляются страсти. Завтра придет какой-нибудь человек и спросит: вы что здесь делаете? Без прописки живете.

Ваша жена – Тамара Синявская, но вы-то что здесь делаете? Мне, наверное, придется сделать московскую прописку». «Естественно, – ответил он. – Ты уже давно москвич. У тебя должен быть российский паспорт». Потом, во время отдыха в Баку, приезжает вдруг на дачу человек с азербайджанским паспортом.

Звоню Гейдару Алиевичу: «В чем дело?» – «Ты, – говорит, – российский гражданин, но мы тебя никуда не отпустим. Поэтому – положено не положено – мне не важно. Ты наш гражданин тоже».

– Вы чувствуете себя в Москве «лицом кавказской национальности»?

– Нет, никогда. Всегда чувствовал себя бакинцем. Ведь в свое время Баку считался самым интернациональным городом в стране, да простят меня другие республики Советского Союза. Там жили представители всех национальностей, все друг друга любили.

И многие из них до сих пор считают себя бакинцами. Вот такая была «национальность». В Америке армяне, азербайджанцы, русские, евреи, когда собираются за столом, всегда называют себя бакинцами.

– Вокруг вас всегда было много людей. Вам приходилось разочаровываться в друзьях?

– Есть несколько человек, которых я не могу даже назвать друзьями. Разочарование у меня только одно. Не хочу называть имени этого человека.

Слишком много я для него сделал. Оградил от гнева Гейдара Алиевича, когда тот решил его снимать. Этот человек обратился ко мне, просил помочь.

Тогда он звонил по два-три раза в день. Поэтому я его прощать не собираюсь, и упоминать его мы тоже не будем. А остальных я быстро прощал.

Хотя всегда понимал, когда человек врет, даже когда он говорит тебе приятные слова.

– Российские звезды на равных соревнуются сегодня на «Евровидении», хотя дома их не понимают и считают, что эстрада у нас не на взлете. А что вы думаете по этому поводу?

– О чем вы говорите? Я в свое время не понимал Утесова. Мне нравились поющие артисты театра и кино Бернес, Трошин, очень нравилась Шульженко. Как она играла голосом!

Это было целое представление, шоу! Но это совсем другая эпоха. А с Утесовым мы позже подружились. Первая наша встреча произошла при необычных обстоятельствах.

Я делал интервью с известными людьми. И вот звоню Утесову, приглашаю его на радио. Он со мной разговаривает как-то сдержанно. Потом говорит: «Хорошо, я приду.

К которому часу?» Сижу, жду его. Смотрю, заходит Утесов. Как-то осторожно, крадучись и подозрительно оглядывается по сторонам.

Я встал, иду навстречу. А он как-то радостно так говорит: «Слава богу, я считал, что меня разыгрывают. Зачем, думаю, я понадобился Магомаеву?» Было очень смешно.

Мы проговорили почти два часа. Времени еле хватило, настолько было интересно его слушать. Нам понадобилась большая передача, после чего я совсем иначе стал воспринимать Леонида Осиповича. Я совершенно не осуждаю публику.

Сейчас другая музыка, другое абсолютно все. И нет гарантии, что дальше на сцене не появится что-то вообще непонятное, несуразное, которое будет нравиться массам. Поэтому никогда нельзя говорить: «В наше время было хорошо, а сейчас плохо».

Потому что может быть еще хуже.

– А с бывшими коллегами поддерживаете отношения?

– Часто общаемся с Левой Лещенко, Володей Винокуром, с Кобзоном. С Аллой Борисовной поддерживаю связь. Я помню, на моем дне рождения (мне тогда исполнилось пятьдесят пять) Пугачева вышла и говорит: «Вы можете спокойно уходить!

Все равно вас будут помнить всегда!» Я-то ушел, но многие остались и до сих пор никак не желают покидать сцену. Я мог бы выступать и сегодня. Подобрать себе репертуарчик – с голосом все в порядке. Кстати, на моем сайте есть запись новой песни, сделанной буквально месяц назад. Петь, слава богу, могу.

Но на сцену выходить больше не желаю. Пусть меня запомнят таким, каким я был…