Микки Рурк: Жизнь в моей шкуре – жуткая боль

Микки Рурк (Mickey Rourke) — классический пример того, что может сделать с людьми звездная болезнь. Достигнув апогея славы, этот любимец женщин в одночасье потерял все, или почти все. Однако он нашел в себе силы вернуться к человеческому образу жизни.

А еще этот великолепный актер нашел в себе мужество поделиться опытом «жизни на дне» с широкой аудиторией, а это дорогого стоит. Данное интервью вполне смахивает на исповедь. На встречу с корреспондентом звезда Голливуда опоздал на час.

В костюме с иголочки, рукопожатие слабое, остекленевшие глаза, — таким его увидел журналист.

— Мистер Рурк, вы неважно выглядите.

— В минувшие дни было несколько вечеринок. Сейчас я снова в порядке.

— Раньше у вас для Голливуда был припасен только фунт презрения. Вы говорили, что там речь идет только о деньгах, а не об искусстве. Сегодня что-то изменилось?

— Конечно! За последние дни я дал почти сотню интервью. Теперь вот сижу перед вами, хотя раньше я бы выбросил вас отсюда вон.

А если нет, то, определенно, нес херню, типа «Классные сиськи, детка! Все можно». Я могу говорить и толково, и профессионально.

Слишком долго я был не у дел и теперь я научился ценить это.

— Стало быть, ваше отношение к Голливуду изменилось в лучшую сторону?

— Да. Раньше я ни за что не хотел приспосабливаться к этой индустрии. Думал, я такой даровитый актер, что я сильнее, чем вся эта система.

Сегодня я знаю — это часть грязной игры: тот, кто хочет работать, должен участвовать в шоу. Так что моя война закончилась.

— Раньше вы были настоящим засранцем: отказывались от ролей, как только мантия режиссера вам не подходила, с другими актерами не разговаривали, в свободное время дрались в барах…

— Да, в Беверли-Хиллс я был окружен десятью «Ангелами ада». Знаете, сколько во мне было бешенства?! Дела шли у меня чудесно, но у меня не было благодарности — ни к деньгам, ни к карьере, ни к собственному здоровью, ни к моей удивительно красивой женщине.

Жизнь в шкуре Микки Рурка причиняла ужасную боль. Я просыпался в ярости и шел спать в ярости.

— Откуда бралась эта ярость?

— Мне самому потребовалось много времени, чтобы понять это. Собственно говоря, мне было стыдно. Когда я смотрелся в зеркало, то видел чертова говнюка, которого ненавидел. Я больше не виню никого, кроме как себя самого.

Вероятно, еще и тех, которые давно сделали меня тем, кем я стал.

— Вы, видимо, имеете в виду гетто в Майами. Ваш отчим бил вас?

— Случались такие плохие вещи, которые трудно себе представить и которые невозможно компенсировать ни славой, ни деньгами. Когда я был маленький… Однако я не хочу говорить об этом. Ничто не может застраховать тебя от того, что ты, будучи ребенком, поранишься или больно ушибешься.

Это часть тебя, как… как будто бы ты всю жизнь просидел в тюрьме.

— Как вы справились с этим?

— Я долго разговаривал с моим терапевтом. Вот уже 9 лет я его пациент. Он сказал: «Если ты со всеми людьми обращаешься таким образом, как будто бы они тебе наносят вред, то ты в проигрыше, а они — в выигрыше». Я хочу предотвратить такое развитие событий.

Мой отчим многое испортил в моей жизни, и я хочу бороться с этим негативом, чтобы не потерять то хорошее, что еще осталось во мне. Он больше не будет меня контролировать.

— В 80-е вы приобрели позолоченный «Роллс-ройс», ночной клуб и виллу в Беверли-Хиллс, в которой оттягивались на полную катушку до тех пор, пока все ваши соседи не сбежали. Вы одурманивали себя, чтобы забыться?

— Вероятно. Я запутался. Долбанный кретин!

Я по инерции окружил себя другими долбанными кретинами, которые соглашались со всем, что я вытворял и хотели только моих денег.

— Трудно быть мировой кинозвездой и неиспорченным человеком одновременно, верно?

— Да. Люди совершенно по-разному общаются с тобой. Это странно. За 15 лет до этого, когда у меня не было ни единого доллара в кармане, никто не приглашал меня в ресторан.

Зато если ты можешь позволять себе это все, они говорят: No money, please. («Позволь расплатиться за тебя»). Они, как собаки, тычутся в твою задницу! Я не мог с этим мириться.

— Вы не откликнулись на предложение Дастина Хоффмана, который предложил вам роль, доставшуюся в итоге Тому Крузу, в «Человеке дождя» (Rain Man). Страдали манией величия?

— О да, я стал заносчив. Считал, что и так получаю все роли, которые хороши до невероятности! И когда я уставал сниматься, мне надоедало и мое самолюбование.

— Вы снялись в фильме как «Харли Дэвидсон и ковбой Мальборо» (Harley Davidson and the Marlboro Man) с Доном Джонсоном, но при этом ни разу не прочитали сценарий «Криминального чтива» (Pulp Fiction).

— Поверьте, я чертовски сильно раскаиваюсь. Но несмотря на успех «ХарлиДэвидсон и ковбой Мальборо», я не чувствовал себя хорошо. Я думал: это не я. Лучше я чувствовал себя на улицах, по которым ходил.

Я ненавижу их, но они часть меня.

— Это, в общем, соответствует, и кругу ваших знакомых. Вы были дружны с убитым рэппером Тупак Шакуром (Tupac Shakur), боссом мафии Джоном Готти (John Gotti) и Сонни Баргером (Sonny Barger), главарем «Ангелов ада» (Hell’s Angels).

— Да, пожалуй, лучше всего я чувствую себя с людьми улицы. Возьмите хотя бы Роберта (Рурк указывает на своего спутника, который выглядит как мексиканский наркоделец). Я знаю его уже 15 лет.

Прежде чем он стал моим водителем, он был грабителем банка (Рурк стреляет из воображаемого пистолета в воздух) и 8 лет отсидел в тюрьме. Он мне нравится!

— В начале 90-х вы начинали свою карьеру как профессиональный боксер. Вам было под тридцать…

— … и я боролся против парней, которые были на десять лет моложе меня. Но я думал: до сих пор я умел только сниматься в кино, но я, блин, еще хочу научиться боксировать! Эта мечта преследовала меня с младых ногтей.

— Бокс подстать актерской игре?

— И то и другое достигается во многом одними и теми же способами: инстинктом, языком тела, концентрацией. Ты должен уметь сфокусироваться на предмете, и тебе нужна дисциплина. Я тренировался как животное, у меня был дьявольский удар!

— В результате у вас был пять раз сломан нос, разбита скула и измотана нервная система. И вы жили на  $200 в неделю в комнатенке, размером не более ящика для обуви.

— Да, я оказался на дне. Я должен был продавать свои мотоциклы, чтобы платить за квартиру. Это меня убивало, поверьте!

За 11 лет я приобрел 10 мотоциклов, сегодня остался только один.

— Когда вы поняли, что нуждаетесь в терапевтической помощи?

— Только тогда, когда понял, что в моей жизни наступила черная полоса. Девять лет назад я сидел в своем доме в Лос-Анджелесе. Шел дождь, сверкала молния, гремел гром.

Дом принадлежал банку, я продал и потерял все — друзей, мотоциклы, честь. Даже моя жена хотела уйти. Она сказала мне: «Если я останусь с тобой, то снова начну употреблять наркотики. Ты убьешь меня своим непостоянством и сумасбродностью». Сегодня я знаю, что она была права.

Я плакал как ребенок, умолял: пожалуйста, не уходи.

— В прессе писали, что вы якобы отрезали себе мизинец.

— Да, чтобы она не ушла. Я кровоточил как свинья. Но смотрите — его снова пришили! (Рурк демонстрирует левую руку со шрамом).

— Ваш брак с моделью Карре Отис (Carr Otis) часто попадал на первые полосы газет. Отис говорила, что бросила вас из-за увечья. Вы ее все еще любите?

— Конечно. Уже 9 лет как у меня нет никаких связей, хотя масса девушек кружит вокруг. Семь чихуахуа — вот моя семья. Я не продал бы ни одну из них и за  $ 10 млн.

Я приобрел их, когда моя жена покинула меня. Я не хотел менять ее на другую.

— И вы решили измениться?

— Да. У меня было распухшее лицо, длинные волосы, накачанное тело и я думал: Боже, кем ты стал! Я видел в зеркале монстра.

Я видел Марва.

— Марв — ваша роль в фильме «Город греха» (Sin City) — безумец, убивший свою подругу. Вы с ним похожи?

— Да, конечно. Я хотел, чтобы все было иначе. Марва невозможно контролировать. Если на него бросали косые взгляды, он кидался в драку.

Таким был и я сам.

— Вы часто играли героев, которые разрушают самих себя.

— Поэтому я и чувствую себя великолепно. У меня по этой части большой опыт (смеется). Такие роли чаще всего более привлекательны. Но кто знает — теперь, когда я изменился, — вероятно, я и играю иначе?

Я не хочу играть только скучных засранцев.

— И все же вы поскучнели?

— Старый Микки нашел бы нового в блевотине! Новый дважды в неделю ходит в церковь, много времени проводит дома один. Он встает в 6.30 и идет в спортзал, затем завтракает, занимается йогой.

Затем он занимается своими собаками, снова идет в спортзал, ужинает и ложится спать в 10 часов.

— Ваша нынешняя жизнь не отличается разнообразием.

— Так оно и есть. Поэтому я живу в Лос-Анджелесе, самом скучном городе мира. Я ненавижу его, но в Лондоне или Нью-Йорке я потерял бы над собой контроль. 

— Говорят, вашим новым образом жизни вы во многом обязаны вашему агенту Дэвиду Анжеру (David Unger).

— Да. Он спас меня, когда я был в полной заднице. Господь послал его мне. Я вообще глубоко верующий человек. Когда мой младший брат заболел, я много молился за него.

5 месяцев назад он умер. Теперь он там, наверху, и направляет мои поступки. Он считал меня сумасшедшим.

Незадолго до своей смерти он сказал: «Я не поверил бы, что ты сделаешь это».

— Своим возрождением  вы обязаны только Дэвиду Анжеру?

— Да. В течение десяти лет никто не хотел работать со мной, все говорили: тот, кто не возвращается, тот конченный человек. Но однажды Дэвид позвонил мне и сказал: «Я верну тебя».

Его единственным условием было, чтобы я слушался его.

— И вы сделали это?

— Как видите! Я берусь за роли, которые он рекомендует мне, даю милые интервью. Я держусь подальше от ребят, которые не идут мне на пользу.

Десять лет назад, когда я сам управлял автобусом, вляпался в дерьмо. Теперь я позволяю Дэвиду вести этот долбанный автобус.

— С той поры вы работаете, прежде всего, с молодыми режиссерами.

— Да, они великолепны! Такие ребята, как Роберт Родригес (Robert Rodriguez), режиссер «Города грехов», или Тони Скотт (Tony Scott), снявший «Домино». Они не испытывали никакого страха передо мной, никаких предубеждений.

Они думали, что я просто хороший актер.

— Поверили ли вы сами в свое возвращение?

— Нет. Я до сих пор не могу в это поверить. Но я говорю вам, что теперь я хочу остаться здесь.

Я борюсь за это. Уж я-то знаю, как легко потерять над собою контроль.

По материалам немецкого журнала «Штерн»

Отдел культуры