Александр Ширвиндт: «У нас смех – норма жизни»

Ширвиндт, Державин и Васильев рассказали «Театралу» о своей родной «Сатире» Елена Милиенко   – Считается, что худрук театра смотрит спектакли из-за кулис.

Это непростительная ошибка, поскольку на самом деле у меня есть потайное место в зрительном зале.

Правда, о нем знает не каждый, – сказал Александр Ширвиндт и просил идти за ним. Так, корреспонденты «Театрала» оказались на осветительной галерее, расположенной под самым потолком зала…

Впрочем, в отношении Театра сатиры слово «потолок» не уместно. Лучше сказать «купол», поскольку здание театра – это бывший цирк, округлые стены которого сохранились по нынешний день. Недавно зданию исполнилось сто лет, однако о первоначальном облике напоминает лишь верхняя часть купола, возвышающаяся на месте крыши. Фасад театра и зрительный зал были полностью реконструированы в середине прошлого века…

«Здесь берут ванну артисты»

До революции цирк принадлежал цирковой династии Никитиных. Манеж мог вращаться с помощью гидравлики, а кроме того, он легко трансформировался в огромный бассейн. Газеты царских времен то и дело сообщали об очередной сенсации. Например, когда Европу накрыла Первая мировая война, цирк Никитиных по своей инициативе развернул антимилитаристскую кампанию.

В афише появились представления, демонстрирующие ужасы батальных битв. В их числе – «Потопление Бельгии» и «Взятие Львова». Однако в мирное время репертуар Никитиных был вполне развлекательным. Незадолго до революции на этом манеже устроили водную феерию с романтическим названием «Ницца – прекрасная Ривьера». Как сообщали газеты, «в первом отделении эффектные танцы кукол с мячами и зонтами… Второе отделение сплошь состоит из купания в водах Средиземного моря.

В обширном бассейне купаются слоны, лошади, берут ванну артисты в импровизированных костюмах, даже целый оркестр в перевернутой вверх дном лодке. Пантомима заканчивается блестящим фейерверком».

Удивительно, как тесен мир, но и сегодня в Театре сатиры работает артист, дед которого налаживал гидравлику для тех представлений. Деда звали Иван Алексеевич Дроздов, а артист – Михаил Державин.

– Когда я пришел в Театр сатиры, то сразу поинтересовался у старых работников, осталось ли что-нибудь от цирка братьев Никитиных, – говорит Михаил Михайлович «Театралу». – И мне ответили, что уникальная гидравлическая система цела и до сих пор расположена в подвале под зрительным залом. Хитроумная система из труб, трубочек, задвижек и кранов действительно впечатляет. Возможно, когда-нибудь ее будут изучать.

Вообще это большая редкость, что подобный механизм сохранился с дореволюционных лет, поскольку в советское время все уничтожалось нещадно, да и наш театр едва удалось отстоять в середине 1970-х, когда здесь хотели прорубить продолжение 1-й Брестской улицы.

«Извини, отец родной…»

Во времена Плучека в Театре сатиры была поговорка: «У нас есть два старейшины – Георгий Менглет и Егор Тусузов. Чего не помнит Менглет, всегда напомнит Тусузов. Чего не помнит Тусузов – не помнит уже никто».

В самом деле, это было золотое время, когда здесь работали Миронов, Папанов, Пельтцер, Мишулин, Токарская, Высоковский, Рунге, Авшаров… Для них театр являлся главным смыслом жизни. И отношение к делу было иным. Печально-хрестоматийной стала история о том, как Андрей Миронов в известный роковой день не просил об отмене спектакля и, превозмогая недуг, вышел на сцену в роли Фигаро. Но ведь не только Миронов все отдавал театру. Нина Архипова играла спектакль в день похорон своего мужа – писателя Бориса Горбатова – и при этом сочла необходимым извиниться перед коллегами за не вполне боевое расположение духа.

Извинялся перед товарищами и король эпизода Егор Тусузов, когда в своем преклонном возрасте (артисту было 94 года) не смог подняться в гримерку, упав на ступенях служебного входа.

Сегодня в театре другие времена. Подвиги корифеев отходят в историю. И хотя труппа значительно помолодела, а театр находится в хорошей спортивной форме, все равно сказывается общий дух времени.

– В нашей труппе просто сонмище моих учеников, поэтому сами собой возникают к ним отцовские чувства, – говорит Александр Ширвиндт. – Я понимаю, что молодым сейчас нелегко. Они забегают ко мне в кабинет и отпрашиваются на съемки в стосерийном сериале: «Извини, отец родной, театр для меня, конечно, важнее семьи, но я развелся, сошелся, недородил, зашился, с квартирой накрылся… Я ваш всегда, но только не в этом году». Невозможно репертуар держать! С другой стороны, чего орать, сам я не могу им предложить такую же зарплату, как в сериале. Иной раз вообще не понимаешь, что держит артиста в репертуарном театре, ведь на стороне он заработает больше.

Поэтому всегда страшно радуюсь, когда от молодежи вдруг исходит инициатива по театральным проектам. Недавно Стас Николаев ставил у нас на «Чердаке Сатиры» экспериментальный спектакль «Люпофь» – вот это радует.

Цветы для Миронова

Прежде у «Чердака Сатиры» было совершенно скучное название – БРЗ.

– Аббревиатура звучит, как КГБ, МВД, КПЗ, НКВД. Но расшифровывается вполне безобидно – большой репетиционный зал, – пояснил Ширвиндт.

Есть в Театре сатиры и МРЗ. Он, соответственно, невелик да еще перегорожен легкой стенкой, за которой переодеваются актеры. Когда-то здесь размещалось театральное общежитие, где жил Владимир Лепко.

В честь этого замечательного артиста зал теперь носит его имя.

Вдоль одной из стен прежде был закреплен станок, предназначенный для занятий хореографией. Но, по словам Ширвиндта, «в связи с абсолютной невозможностью загнать артистов на эти процедуры», станок сняли и теперь здесь проходят лишь рядовые репетиции.

– С этим залом у меня связано одно воспоминание, – говорит Михаил Державин. – Как-то мы с Ширвиндтом выступали в отделении милиции и увидели, что у них там лежат обрезки аннулированных номеров машин. Я выпросил у начальника отделения кусочек номера, соответствующего последним цифрам номера машины Миронова. И во время репетиции говорю Андрюше: «Странная история, на наших машинах кто-то номера раскурочил…» И показываю ему этот кусочек.

Андрей переполошился, вскочил и, забыв о репетиции, помчался на улицу…

– Кстати, розыгрыши всегда были характерны для Театра сатиры. У нас смех – норма жизни, – подхватывает тему актер Юрий Васильев. – Например, забавно меня разыграли в 2001 году. Тогда указом президента я и еще ряд актеров стали первыми народными артистами XXI века. А мы как раз готовили спектакль «Андрюша» и я выступал в качестве ведущего.

Идет репетиция, труппа стоит на сцене, и вдруг Александр Анатольевич просит: «Юрий Борисович, встаньте, пожалуйста, в центр». Я становлюсь в центре, и Ширвиндт говорит: «Мы вчера встречались с Путиным. У Державина есть поручение от президента – вручить вам медаль народного артиста, а все остальное будет в Кремле». Подходит Михаил Михайлович и вручает мне медаль с российским флагом, на которой выгравировано «Народный артист Юрий Васильев». Но глаз у меня наметан: я помнил, что значок народного артиста совсем другой.

И прямо на сцене начал нервно смеяться. Все поняли, что Ширвиндт меня разыграл, и дружно зааплодировали худруку.

…Если Александр Ширвиндт провел корреспондентов «Театрала» на осветительную галерею – в «потайное место зрительного зала», то Юрий Васильев предложил с ним пройти в гримерку, которую раньше занимал Андрей Миронов.

– Видите, портрет Андрея Александровича отражается в моем зеркале. Когда я гримируюсь, то одновременно вижу себя и его. Поэтому Миронов присутствует рядом.

Для меня это очень важно. Когда мы сидели здесь с Владимиром Петровичем Ушаковым, то всегда оставляли для Миронова цветы на столике. Кстати, этот столик – реквизит из спектакля «Женитьба Фигаро». Здесь все напоминает об Андрее Александровиче. Впрочем, эту гримерку я занял после смерти артиста.

Раньше моя гримерная была рядом, и когда Андрей Александрович приезжал со съемок, то ногой открывал дверь и спрашивал: «Ну, что у вас тут новенького?» А знаете, почему ногой? Это ему помогало настроиться на роль Мэкки-ножа перед спектаклем «Трехгрошовая опера».

Кстати, начальника полиции в этом спектакле играл Михаил Державин. В одной из сцен он должен был прочесть указ об освобождении Мэкки-Ножа. Но однажды не удержался от розыгрыша:

– Я взял лошадку из детского спектакля, – говорит Державин, – и когда глашатай объявил: «Сюда примчится вестник короля!» – сел на нее за сценой и начал изображать скачку, имитируя стук копыт. Причем так устроился, чтобы попасть в поле зрения Андрея. Когда он меня увидел, то отвернулся от зрителей, чтобы те не заметили его хохот.

«Трагический отдел театра»

Александр Ширвиндт для многих закулисных цехов театра придумал свои «ярлыки». Например, реквизиторский цех он называет «самым трагическим отделом театра», поскольку здесь работают мастера, которые «превращают кусок черного хлеба в индейку, а газированную воду во французское шампанское, стреляющее пробкой в потолок». И основная задача реквизиторов – «сохранить для следующей постановки продукт, который уже съели в предыдущем спектакле».

Костюмерную часть Ширвиндт прозвал «горячим цехом».

– Горячий он не потому, что в нем масса утюгов, – говорит Александр Анатольевич, – а потому, что наши замечательные одевальщицы постоянно в запарке: у одного нет шнурка, у другого порвалась рубашка, у третьего исчезли брюки. Причем главная задача костюмеров заключается не в том, чтобы правильно одеть артиста, а проследить за тем, чтобы он не ушел в этом домой. А еще дамы костюмерного цеха должны иметь высокий интеллектуальный уровень, чтобы не надеть камзол Фигаро на Карлсона.

Вы смеетесь, но подобное в нашей практике случалось.

Самый же памятная история произошла в гримерном цеху, где «делают лица тех, кто делает лицо театра». Здесь до сих пор вспоминают, как Михаил Державин, играя в спектакле «У времени в плену», каждый раз появлялся на пороге цеха с новой идеей. То просил наклеить длинный ноготь, чтобы по ходу действия красиво почесать нос, то оттопыривал уши, то наращивал ресницы, «отпускал» усы, бакенбарды.

Гримеры думали, что артист ищет точные краски к своему образу, но когда он однажды попросил приклеить густую щетину на грудь, – заподозрили неладное. Оказалось, что Державин всякий раз с помощью таких ухищрений «раскалывает» на сцене Миронова и тот никогда не знает, где ждать подвох.

Впрочем, не только артисты, но и реквизиторы способны на розыгрыши. Однажды, рискуя получить выговор от Валентина Плучека, один из них бросил в рюкзак Юрию Васильеву несколько металлических болванок, которыми укрепляют декорацию.

– Мой персонаж появлялся под музыку, – вспоминает Васильев. – Из амфитеатра я прыгал в зал, сбрасывал рюкзак и мчался на сцену. В рюкзаке обычно лежал совсем не тяжелый геологический молоток, но тут я хватаю рюкзак и чувствую, что он стал весить килограммов десять. Заглядывать внутрь некогда, выбегаю в зал, но когда сбросил рюкзак, то он упал с грохотом. Потом, конечно, выяснилось, что внутри был груз. И всякий раз перед выходом я стал заранее проверять содержимое своего рюкзака.

Но однажды история повторилась. Я бегу, ощущаю тяжесть и думаю: «Как странно, я ведь все проверил». Но на середине зала боковым зрением увидел, что какая-то женщина бежит рядом со мной. Как оказалось, она случайно зацепилась вязаным платком за перочинный ножик, торчащий из моего кармана…