Алексей Герман
«Границы дозволенного определяет художник» Записала Катерина АНТОНОВА Что допустимо в искусстве, а что – нет? Кто определяет границы между «нельзя» и «можно»? Где кончается свобода самовыражения? Допустимы ли запрещенные приемы ради необходимого воздействия на зрителя, и что является запрещенным приемом, а что нет?
Принято считать, что запрещенный прием или провокация – это нарушение общепринятых норм морали. В свое время голая Маргарита на балу у Воланда в спектакле Театра на Таганке тоже воспринималась как провокация, как акция протеста. Сегодняшнего зрителя удивить практически невозможно, поэтому в ход идут все более изощренные средства. Набор инструментов у каждого художника свой. Как, например, у режиссера Алексея ГЕРМАНА.
Я не очень хорошо понимаю, что такое провокация или нарушение границ. Кем определенных границ?.. Обнаженная актриса у Любимова – это не провокация.
Здесь режиссер сделал то, что не было разрешено цензурой для того, чтобы привлечь внимание. Это не является нарушением каких бы то ни было границ. Это является природой театра. И когда все стали материться в театре со сцены – то есть снова делать то, что раньше не разрешали, а теперь можно – мне было противно и не интересно смотреть.
Но никакой провокации зрителя в этом не было.
Я могу допустить для себя только профессиональную провокацию. Например, на фильме «Хрусталев, машину!» у меня не было денег на артиста-узбека. Там вообще с артистами плохо. И мы набирали статистов из рыночных продавцов, обычных торговцев.
И делали следующее: они должны были играть солдат, которые выпили в Новогоднюю ночь и нарвались на майора. Чтобы вызвать у них нужную реакцию, я орал из-за камеры: «Сволочи! Погубили кадр!
Паразиты! Вас гнать надо отсюда!!!», а оператор в это время снимал их панику. Вот это называется провокацией. Для того чтобы артист сыграл то, что нужно, иногда необходимо сломить его, сбить его с привычных штампов, чтобы он ни в коем случае не играл так, как принято, как ему удобно.
Этим приемом я пользуюсь часто.
Так что можно и выматериться на сцене – но только так, чтобы это было неожиданным для ВСЕХ: не только для зрителей, но и для артистов, чтобы какая-то остановка произошла, сбой ритма, слом наезженной траектории, слом ожидаемого – вот это настоящая провокация! Наверное, на подъеме общественного сознания подобной провокацией и можно как-то расшевелить зрителя, но я не представляю себе, чтобы это можно было сделать сейчас.
А границы дозволенного определяет, конечно же, только сам художник. В Советском Союзе каждый мелкий чиновник министерства пытался определить границы дозволенного, да и сейчас, кажется, стали снова пытаться сверху определять, что можно, а что нельзя, но, по сути, это решает только сам художник: здесь – не очень хорошо, здесь – не надо так. Иногда кажется во время процесса, что нашел что-то настоящее, шагнув за привычную грань, а потом смотришь результат – нет, дешевка, и все.
И никто, кроме художника, этого не поймет, где та грань, за которую именно ему нельзя переступать, потому что это не будет иметь художественного смысла.