Андрей Максимов
«Сегодня интервью путают с допросом» Виктор Борзенко Говорить о театре Андрей Максимов может часами. И не только потому, что он режиссер и драматург, но и потому, что часто героями его телепрограмм становятся деятели сцены. Однако сегодня наш разговор не о театре, а о секретах журналистского мастерства… – Андрей Маркович, в своей практике вы записали несколько тысяч интервью. И, конечно, при таком объеме многое подзабывается.
Но были, наверное, встречи, которые забыть невозможно?
– Их очень много. Например, когда-то давно я вел программу «Диалоги о любви» на Радио России и решил записать эфир с Элиной Авраамовной Быстрицкой. Меня еще никто не знал, я не вел передач по телевидению, и, когда позвонил Быстрицкой, она понятия не имела, с кем говорит.
Но я сразу объяснил, что не буду спрашивать про личную жизнь и про романы, а поговорим мы о «Тихом Доне» и о любви в современном мире.
Она согласилась. Но при этом спросила: «А где мы будем записывать?» Я сказал, что готов приехать, куда она скажет. И вдруг она говорит: «А мне некуда. Можно я сама к вам приеду?» Мы договариваемся на завтра, я кладу трубку и сообщаю об этом своей маме…
У мамы шок. Быстрицкая – кумир ее молодости и вдруг завтра придет к нам домой! И в самом деле, на следующий день раздается звонок в дверь, мама открывает – стоит Быстрицкая. Мы проходим в кабинет, я говорю: «Знаете, моя мама специально сделала прическу для встречи с вами».
Элина Авраамовна попросила, чтобы мама тоже пришла. В итоге у нас получился замечательный вечер – беседа была очень искренней, теплой…
– Но ведь столь благоприятные условия в нашем журналистском деле выпадают далеко не всегда. Что делаете вы, чтобы расположить к себе «сложного» собеседника?
– Все просто: главное – представить две вещи: во-первых, о чем человеку интереснее всего говорить, а во-вторых, по поводу чего он больше всего комплексует. В этой вилке и обозначится тема для разговора. Скажем, большинство интервью с Людмилой Гурченко сводилось к диалогу о фильмах и личной жизни.
Но она ведь замечательная театральная актриса. Я подошел к ней в «Школе современной пьесы» и сказал: «Людмила Марковна, здравствуйте, Российское телевидение. Я хочу взять у вас интервью как у театральной актрисы.
Хочу вспомнить вашу Роксану из «Сирано де Бержерака». И хочу задать вопросы о театре в вашей жизни. Мне нужно для этого двадцать минут…»
Я ее заинтересовал, ведь дал возможность высказаться о наболевшем. И она назначила время – мы долго беседовали.
– То есть человеческая, искренняя беседа для вас важнее, чем некий «поединок» в кадре?
– Знаете, однажды Сергей Юрьевич Юрский рассказал мне историю о том, как пришел на запись телепрограммы и ведущий поинтересовался у него, каких вопросов лучше всего избегать. Юрский ответил, что не хотел бы говорить о трех вещах – и сказал о каких. Начинается эфир, и ведущий первым делом задает именно эти вопросы.
Для меня подобный прием недопустим. Я придерживаюсь другой позиции: если человек говорить о чем-то не хочет – не надо. Он же не на допрос пришел.
Впрочем, сегодня во многих СМИ сформировалась такая тенденция, что интервью расценивается не с позиции, раскрыл ты душу человека или не раскрыл, а с позиции кто кого сделал. Но это, на мой взгляд, не имеет отношения к человеческому общению. Это уже схватка, конфликт.
– Но в то же время рассчитывать на взаимную искренность и любезность не всегда получается. Ты к человеку со всей душой, а он, например, просто не в настроении давать интервью…
– Есть устоявшийся стереотип: полюби своего собеседника, и его можно будет разговорить на любые темы. Но это чушь, поскольку вы правильно говорите: полюбить можно не каждого. Зато можно пожалеть.
– Ну вот, скажем, мне совсем не симпатична позиция Ирины Яровой. Почему я ее жалеть должен?
– Одно дело Ирина Яровая как депутат. Депутата Яровую пожалеть нельзя. Но человека пожалеть можно, какую бы социальную роль он ни играл.
Что она скажет как депутат, я прекрасно знаю, но любопытно, что она скажет как женщина. Например, какие женские черты ей особенно пригодились в политике? Или Карл Маркс, которого, мне кажется, Яровая должна уважать, говорил, что сила женщины в ее слабости.
Он ошибался? Стал бы я дружить с Яровой? Никогда.
Но от эфира бы с ней не отказался.
– А бывает, что от эфира приходится отказываться?
– Что касается программы «Наблюдатель», то здесь ситуация такая. У программы очень хороший руководитель Ирина Лесова, с которой у нас товарищеские отношения. Она говорит: «Нам надо осветить такую-то тему».
И тогда мы с ней садимся и решаем, кого пригласить в студию. Если вдруг наши взгляды не совпадут, то я всегда могу сказать, что в «Наблюдателе» трое ведущих, и откажусь от эфира. Впрочем, таких ситуаций еще не было.
А в «Ночном полете» случались. В какой-то момент мне стало очень тяжело утверждать гостей у тогдашнего руководителя. И я уволился.
– Вы однажды рассказывали, что во время прямого эфира у вас жутко разболелся живот и едва хватило сил дотянуть до конца передачи. А вообще форс-мажорные ситуации способны выбить вас из колеи?
– Пока, слава богу, из колеи не выбивался, но неожиданностей хватало. Например, однажды во время записи «Ночного полета» писатель Владимир Сорокин прервал беседу и покинул студию. Я вскочил и побежал к руководителю программы Анатолию Малкину, понимая, что меня сейчас уволят. Рассказал ему о случившемся, но он вдруг говорит: «Классно!
А прямой эфир был?» Я говорю: «Нет, запись» – «Эх, жалко!» – «И что, в самом деле ушел?» – «Ну да, отстегнул петличку и ушел» – «Замечательно!». И он стал думать, как выпустить получасовую передачу, где герой ушел на 15-й минуте.
В другой раз зрительница позвонила в эфир и задала знаменитому актеру вопрос о том, видится ли он со своей прежней семьей. Актер зажался: видно было, что вопрос для него слишком личный и болезненный. И настрой пропал.
Большую часть эфира мне пришлось говорить за него.
– После такого эфира можете сказать себе: «Сегодня я герой»?
– А зачем? Мы ведь не соревнуемся в героизме. Но в том, что Михаил Михайлович Жванецкий во всех отношениях мощный и стойкий человек, я тоже убедился после форс-мажора. Во время съемок «Дежурного по стране» один из зрителей почувствовал себя плохо.
Я вижу как он, абсолютно белого цвета, сползает со стула… Мы остановили запись, режиссер и операторы его унесли и вызвали «скорую». А дальше мы должны продолжать юмористическую передачу. Но как это сделать, когда на наших глазах случилась такая беда?
Я говорю: «Ребята, нам всем тяжело, но вы должны хохотать в пять раз сильнее, вы должны помочь Жванецкому доснять передачу».
И Жванецкий стойко продолжал эфир. А по окончании администратор мне сообщила, что человек пришел в себя, его увезли в больницу и угрозы для жизни нет. После этого я сказал своим помощникам: «Значит так, если кому-то во время съемок становится плохо, то первое, что вы делаете, – вызываете «скорую».
Если плохо становится мне, вы снимаете, пока я не умру».
А еще уникальной выдержкой отличается Василий Семенович Лановой. Когда были взрывы домов в Москве, то газеты писали, что сначала слышится хлопок, после которого раздается взрыв. Я это четко запомнил.
И вот мы сидим с Василием Семеновичем в студии программы «Ночной полет», раздается хлопок. Я подумал: «Все, конец». А что делать, не знаю: я же в кадре, я не могу упасть или из павильона выбежать.
И вдруг Лановой говорит: «Это стекло лопнуло». У нас был стеклянный пол. Я понял, что он тоже подумал про хлопки, но с места не сдвинулся.
Эфир – это невероятная концентрация всех твоих сил, ведь в телевизоре ты занимаешь все пространство и должен быть в этом пространстве человеку интересен.
– Задача вдвойне сложная, ведь вам нужно заботиться не только о себе, но и о собеседнике – чтобы и он был интересен зрителю…
– На самом деле тут все проще: будет интересно мне – понравится и зрителю. Главное – не делать интервью формально, а всегда помнить, что перед тобой живой человек со своими бедами и радостями. Хороший интервьюер – это тот, кто умеет хорошо слушать…
– Разве эти постулаты кто-то не соблюдает?
– Про всех говорить не могу, но однажды ко мне на интервью пришла девушка, перед которой лежал листок с полусотней вопросов. Я начинаю на них отвечать, но вижу, что она совершенно не слушает: ей не интересна моя боль и абсолютно безразлична моя жизнь…
После очередного вопроса я говорю ей: «Вы знаете, вот даю я вам сейчас интервью, а мысли мои о другом. Дело в том, что у меня совсем ужасная жизнь… Вчера я хотел повеситься. Купил веревку, гвоздь, мыло. Но потолки низкие.
Так и не нашел места, куда его вбить. Может быть, вы знаете, как вбить гвоздь, чтобы он удержал мой вес?»
Девушка зевнула и прочла по бумажке следующий вопрос, после чего я сам прервал беседу: «Запомните, пожалуйста, что человеку очень обидно, когда его спрашивают и вообще не слушают. Он чувствует себя как оплеванный». Справка Андрей Максимов – прозаик, драматург, режиссер, теле- и радиоведущий, писатель, руководитель Мастерской факультета журналистики Московского института телевидения и радиовещания «Останкино».
Родился в 1959 году в семье поэта Марка Максимова.
Окончил факультет журналистики МГУ. Работал в журнале «Пионер», газетах «Комсомольская правда» и «Собеседник». На телевидении вел программы «Зеркало сцены», «Времечко», «Старая квартира».
Был главным редактором и ведущим передачи «Ночной полет». Ведущий программы «Дежурный по стране» с Михаилом Жванецким. Автор нескольких десятков книг, киносценариев и пьес.