Барабан для чайки
«Чайка» в Александринском театре, реж. Кристиан Люпа Ольга ЕГОШИНА В финале спектакля Треплев с Ниной уютно улягутся голова к голове и будут слушать песню канадской певицы о приезде в город, где хранится твое прошлое. Самоубийство Треплева для Чехова – главное и итоговое событие пьесы.
Можно сказать, что вся рассказанная им история стремится к такому финалу шаг за шагом, логично и неотвратимо.
Так, в древнегреческом мифе Эдип должен убить отца и жениться на матери. А если представить, что он женится на ком-нибудь другом – миф рухнет.
Если Отелло не задушит Дездемону, а Гамлет останется в живых, простит Клавдия с Гертрудой, и все они будут жить-поживать в Эльсиноре, то шекспировские трагедии перейдут в разряд мещанских драм средней руки. Собственно, если ставить себе задачу передать букву Чехова или его дух, драматический сюжет или экзистенциальный смысл «Чайки», то купировать финальное самоубийство Треплева акция самоубийственная. Но, похоже, Кристиан Люпа ни одну из названных задач перед собой не ставит.
Польский патриарх-хулиган (или польский хулиган, ставший патриархом) Кристиан Люпа вошел в профессию в годы, когда театр, рассказывающий истории, театр «живых людей», решительно вышел из моды. Режиссеры увлекались приемами «сцены на сцене», подчеркиванием игровой природы разворачивающегося действа. Герои драматургии трактовались как литературные условные персонажи, а авторский текст воспринимался своеобразным полигоном для проверки собственных идей и прочтений. Вызывает уважение верность польского режиссера находкам собственной молодости, бесстрашие, с каким он пользуется вышедшими из употребления театральными клише.
Действие чеховской «Чайки» перенесено на сцену. Каждый из персонажей ведет себя по-актерски, утрируя и истерику, и крик, и смех, пародируя как сценические штампы, так и популярных исполнителей. Так, у Аркадиной (Марина Игнатова) явно узнаваемы интонации Натальи Теняковой, а у Дорна (Игорь Волков) – манеры Александра Ширвиндта. Забывшись, Нина Заречная (Юлия Марченко) начинает читать финальный монолог Сони из «Дяди Вани», и тогда на сцене появится помреж с тетрадкой и остановит действие. Сцена чтения книги Мопассана повторится дважды.
Больше половины сценических реплик исполнители адресуют не друг другу, а в зрительный зал. Как предупредил накануне премьеры постановщик, «мы пытаемся ежеминутно осознавать присутствие зрителя и одновременно постоянно о нем забывать, будто мы все время разрушаем «четвертую стену», а потом ее вновь сооружаем».
В программке спектакля значится, что он поставлен «по мотивам» пьесы Чехова. Правильнее, наверное, было бы обозначить, что постановка Кристиана Люпы – своеобразные заметки на полях классического текста. Мир усадьбы Аркадиной превратился в строительную площадку с какими-то полуразрушенными башнями, мостками, непонятными конструкциями (Люпа выступает и как сценограф).
Колдовское озеро сузилось до размеров полупрозрачной ванны, поднятой над головами. Полуприподнявшись из воды, Нина Заречная будет читать монолог о мировой душе, и брызги будут аккомпанировать словам о холоде и пустоте. Видеопроекции будут превращать пейзаж усадьбы то в морской берег со стаями чаек, то в кусочек сюрреалистического мира, где идущий по мосту человек повторяется до бесконечности, все уменьшаясь в убегающей перспективе.
Мысли режиссера на полях пьесы значительно менее оригинальны и свежи, чем его же образы. Скажем, идея о том, что все мы – немного Треплевы, и каждый проходит свой кризис. Или мысль, что каждый из персонажей «Чайки» переживает собственную драму.
А основополагающую мысль, что «мир – театр, а люди в нем актеры», эксплуатировали столь часто, что успели протереть до дыр даже и рядом лежащий образ человека-персонажа, который все ищет своего автора. В своих американских «Трех сестрах» Кристиан Люпа принимал непосредственное участие: сидя в зрительном зале, бил время от времени в барабан. То ли пытался взбодрить актеров, то ли самого себя.
То ли публику. Иногда кажется, что масса придуманных «штук» в постановке «Чайки» играют ту же роль, что этот барабан – взбадривают режиссера.
Мы часто говорим об усталости материала (дескать, пьесы стираются, изнашиваются, надоедают). Но усталость приемов – вещь куда более опасная и распространенная. И тут уж никакой барабан не поможет.