Бесы Константина Райкина
Ольга ЕГОШИНА Ричард III. В спектакле «Косметика врага», который играется попеременно на двух театральных площадках – «Сатирикона» и Театра им. А.С.Пушкина, – Константин Райкин создал почти фантасмагорический образ мелкого беса. Эта роль потянула за собой цепочку воспоминаний о других райкинских персонажах. Все вместе сложилось в портрет артиста.
В своих интервью Константин Райкин часто употребляет образы и понятия, заимствованные из спорта: марафон, тренировка, взятая планка высоты, дистанция, которую надо преодолеть… «Если ты спокойненько, пешочком, легкой трусцой будешь эту дистанцию преодолевать ежедневно, то почти стопроцентно, что от тебя в результате отстанут почти все. Ты их обгонишь: всех рьяно начинавших, всех бурно стартовавших, всех, чьи спины исчезали поначалу в туманной дали».
Наследный принц, могущий всю жизнь жить на ренту с фамилии «Райкин», он предпочел каторжный ежедневный труд. Видимо, ему так часто повторяли претенциозную сентенцию «на детях гениев природа отдыхает», что он, похоже, решил не давать природе ни единого шанса. Сцена – его страсть, работа – способ существования. В минуты интервью, встреч, бесед, в часы досуга он чуть-чуть напоминает химика, у которого где-то там, в лаборатории, идет опыт и колба стоит на огне. Вроде и включен, и азартен, но душа витает.
Его часто называют трудоголиком в кубе: трудоголиком по убеждению, по складу характера и по наследству. Приняв театр после смерти отца, он гордится тем, что в десятки раз увеличил штат, превратив «Сатирикон» в один из самых успешных коллективов Москвы. И секрет один – с утра до вечера в театре, без долгих перерывов, перекуров и месяцев отдыха. Он азартно разбирается со строителями, расширяет площадь, вникает в систему распространения, поговаривает о желании приватизировать «Сатирикон».
А последние четыре года целеустремленно растит студентов для пополнения труппы своего театра.
Чуть бравируя, но и всерьез, он объясняет, что ему нравится, когда, общаясь с ним, журналисты не помнят его отчества: «Значит, они воспринимают меня не как «сына», а самостоятельно». В идеале, наверное, он был бы счастлив услышать что-то вроде: «Аркадий Райкин? – Как же, отец Константина!»
Уже на приемных экзаменах в театральный институт Константин Райкин поразил комиссию своей яростной энергией и пластичностью тренированного тела. По окончании, войдя в труппу театра «Современник», быстро стал там одним из самых востребованных молодых актеров. Популярность пришла после фильма «Труффальдино из Бергамо».
Буквально «станцевав» своего Труффальдино, он влюбил в свою грациозную некрасивость миллионы соотечественников. Казалось, и маска найдена, путь открыт, а лавры русского «Майкла Джексона» с гуттаперчевым телом и идеальным чувством ритма сами идут в руки. Но тема Труффальдино, веселого нахала, обаятельного устроителя судеб и нелепиц, отзвучав в нескольких ролях, исчезла.
Перейдя в «Сатирикон»,Константин Райкин начинает новый виток своей актерской судьбы.
Переломом стал образ Грегора Замзы из «Превращения» Кафки. Человеко-насекомое ползало, бегало, карабкалось по сцене. Лапки-руки, лапы-ноги, физиологическая достоверность каждого движения все больше рождали ощущение длящегося кошмара.
Эту гримасу природы, эту живую аномалию следовало уничтожить немедленно. И только круглые бездонные глаза взывали о жалости. Райкин делал зрителя соучастником убийства несчастного и отвратительного существа.
С режиссером Валерием Фокиным они ставили над залом рискованный эксперимент: ты готов увидеть ближнего в таракане? Насекомое, прорастающее в человеческой плоти, человек, сросшийся с насекомым, надолго станет одной из важнейших и главных его образов.
Парадоксально образ Грегора Замзы откликнется в таких полярных образах, как Мекки-Нож и Гамлет, принц Датский. Играя брехтовского бандита, Константин Райкин давал метафоре «человек-нож» зримое воплощение. Разлад его Гамлета с миром был обусловлен причинами прежде всего физиологическими. Ненависть к Эльсинору преследовала Гамлета-Райкина как дурной запах, вызывающий спазмы естества. Божий мир пах грязными носками, к которым он брезгливо принюхивался, произнося сакральное: «быть иль не быть».
Запах гнили и смерти въедался в его собственную кожу. Ненависть к отчиму и его двору была сдвоена-сращена с ненавистью к собственной плоти («О, если бы моя тугая плоть могла исчезнуть, сгинуть, испариться»). Гамлет в постановке Роберта Стуруа был отравлен своей ненавистью.
В следующей совместной работе со Стуруа тема физиологической ненависти к собственному телу обрела новые обертона. Для постановки была выбрана не слишком часто ставящаяся пьеса Карла Гольдони «Сеньор Тодеро – хозяин». Традиционный сюжет о влюбленных, которым мешает соединиться взбалмошный скупой старик, остался тем «скелетом», на который наращивается «мясо» дерзкой и блистательной актерской игры. Его Тодеро минимум 150 лет, он уже не может рассчитать свои движения в пространстве.
Собственная рука отказывается ему повиноваться: то угрожающе сжимает горло, то залезает в брюки. С ней приходится общаться как с посторонним, угрожающим предметом. Так же внезапно отказываются повиноваться ноги. И эта игра со своими частями тела дает повод бесчисленным лацци. Зрительный зал радуется ловкости этой виртуозной цирковой клоунады.
Вдоволь наигравшись со своим героем, Райкин бросает его, как надоевшую куклу.
Гиньольный сеньор Тодеро и философствующий контрабасист (моноспектакль «Контрабас» по Зюскинду) стали пропуском на пути к самой масштабной роли его репертуара – Ричарду III, гротескной фигуре адского выкормыша.
Страшноватый ублюдок, родившийся не то от пузырей земли, не то от ведьминого варева. С огромным горбом, ногой, которую приходится подволакивать. Иногда нога подводит, и он привычно шлепается навзничь. Одна рука скрючена, и действовать ею трудно. Если Ричард хочет двигаться быстро, он вынужден прыгать.
То ли паук, то ли больная обезьяна карабкается на стул и зависает на его спинке.
Райкин играет в Ричарде одну из старейших цирковых масок – злого клоуна. Этот Ричард по-клоунски спонтанен, непредсказуем, неуязвим и нелеп. Он играет со своим телом так же ловко, как предметами реквизита. Мелкий бес кроит жизнь по своему усмотрению. И Райкин дает своему герою минуту торжества и упоения собственной силой.
Огромная черная тень вырастает за спиной героя, точно задавившего собой все свое королевство. Бес на троне, бес, примеривающий корону английских королей, бес, издевающийся над всем, что свято: над верностью, жалостью, честью, доблестью, любовью, состраданием. Набухающий выпитой кровью, этот Ричард гибнет не от противников, не от мстителей, но от собственной скуки, вдруг подстерегшей в минуту триумфа. «Не знаю ни жалости, ни страха, ни любви», – объясняет Ричард органическое отсутствие у себя качеств, которые собственно и делают человека человеком.
В спектакле «Косметика врага» Амели Нотомб Константин Райкин играет фантом сознания, желающий осуществиться. Пережить и страх, и жалость и любовь. Мелкий бес вьется вокруг средней удачливости бизнесмена Жерома Ангюста (Роман Козак), коротающего время в аэропорту в ожидании задержанного рейса. Пожалуй, никто в нашем театре не может сыграть этого мелкого беса с такой степенью физиологической достоверности, как Райкин.
Найти эти нестерпимые и неотразимо действенные растянутые интонации. Оскал самодовольной улыбки. Мгновенные переходы от приниженности к наглости.
Ту степень физической отвратительности, когда человека можно убить только за его походку, за манеру пожимать плечами.
Константин Райкин владеет редким даром наделять своих химерических персонажей живостью почти сверхъестественной, давать кошмарам и наваждениям фантазии сценическую плоть и кровь. Сыгранные им мелкие бесы последнего десятилетия уже вошли в историю театра. Но что важнее – в жизненный опыт его зрителей.
Сейчас Константин Райкин приблизился к тому прекрасному возрасту актера, когда опыт и силы, мастерство и жар встречаются в точке равновесия. Можно быть уверенным, что он еще не раз удивит окружающих, но позволительно и предполагать, что он способен удивить и самого себя.