Бетховен и вечная молодость

Рецепт вечной молодости? Возможно, он все-таки существует.

Максим Федотов продирижировал в Капелле Тройным концертом и Четвертой симфонией. Композитору было 33-34 года, когда он создал Тройной концерт для скрипки, виолончели и фортепиано, но музыка звучала так, будто Бетховен был тогда гораздо моложе. Будто было ему лет двадцать с небольшим, возраст, когда все двери кажутся открытыми, – так свободно и раскованно текла мелодия.

Если бы можно было сравнить это исполнение Ильи Иоффа, Алексея Массарского, Игоря Урьяша и оркестра Капеллы с выложенными в Сети записями мастеров второй половины прошлого столетия! Их игра кажется отточенной, но тяжеловесной, в духе минувшей эпохи. На этот раз концерт не записывался, но, судя по ощущению, нынешним питерским музыкантам и Максиму Федотову ближе молодой Бетховен, еще не обремененный бедами и проблемами, не начавший терять слух.

На самом деле к моменту создания этого опуса композитор написал уже большую часть сонат, три фортепианных концерта и три симфонии, пересмотрел многие из прежних взглядов – но что ж с того?

Разве не возвращается иногда человек к себе прежнему, не смотрит на мир тем же взглядом, что в юности, пусть ненадолго? Да ведь и писал это сочинение Бетховен для исполнения своим 14-летним учеником, так что будто примерял на себя возраст пианиста – эрцгерцога Рудольфа.

Но кроме возраста еще одно обстоятельство отличало композитора от его подопечного: тот принадлежал к династии Габсбургов. Так ли обстояло дело, для него ли писался концерт, музыковеды спорят поныне. Но идея достоинства явно звучала в концерте и была особо подчеркнута Максимом Федотовым.

Этот акцент (может быть, не самый характерный для большинства произведений Бетховена и потому иногда проходящий мимо внимания исполнителей) здесь оказался очень уместен. Что же касается возраста, гениям, по словам дирижера, «свойственно быть намного старше своих лет и намного старше всех своих современников. И дальновиднее.

В этом смысле Бетховен – один из самых актуальных сегодня композиторов».

Баланс между роялем, скрипкой и виолончелью в разных исполнениях складывается неодинаково. В этот раз, пожалуй, ярче и интереснее всего прозвучала скрипичная партия Ильи Иоффа.

И все же это был диалог равноправных собеседников. Максим Федотов, вставший за пульт несколько лет назад, с его полувековым опытом скрипача, считает важным, чтобы прозвучал каждый инструмент – или каждая группа в оркестре – и стремится не подавлять исполнителей генеральной идеей. По его признанию, именно солисты предложили концепцию нынешнего исполнения.

Максим Федотов проявил дирижерскую волю скорее при исполнении Четвертой симфонии, не отказываясь, впрочем, от своего подхода, поддерживающего инструменталистов. Четвертая – может быть, самая «неидеологизированная» из всех бетховенских симфоний, она стоит чуть в стороне от высоких философских и политических концепций и борьбы взглядов начала XIX столетия.

И писалась чуть ли не единым махом – композитор был влюблен в одну из своих учениц, на сей раз из рода венгерских графов. А потому исполнение симфонии в Капелле звучало будто бы не совсем по-бетховенски: без обычных для музыки этого композитора контрастов с воспарениями в небеса и провалами в пропасть. Зато просто и по-человечески. Однако дирижер и оркестр шли здесь за автором.

Можно говорить и о некотором переосмыслении этой симфонии.

Максим Федотов услышал в ней некоторые итальянские ноты, в духе Россини и Верди, – вот так же русский немец Карл Брюллов стал настоящим итальянцем. Музыкальная Европа едина – или это действительно общечеловеческий подход. В конце концов, можно в записи этой симфонии, в исполнении известного западного дирижера, услышать и что-то от Чайковского. Во всяком случае, такие «переклички» симпатичнее, чем подчеркиваемая многими исполнителями немецкость Бетховена, которая лишает его музыку широты содержания.

В любом случае, Бетховен и здесь остается Бетховеном, и присущее его музыке ликование звучит в финале Четвертой, только полифония выражена сильнее, чем обычно: оркестр у этого дирижера становится многоголосым. Максим Федотов объясняет: «Я не могу считать себя просто дирижером, потому что уже 50 лет не расстаюсь со скрипкой. А мы, инструменталисты (скрипачи, пианисты, виолончелисты), должны досконально и во всех смыслах изучить каждое произведение не просто головой, душой, а чисто физически, “руками”.

Поэтому от оркестра я требую многих деталей, которые, может быть, ускользают от дирижеров-неинструменталистов. Мне важна вся палитра, со всеми подголосками, мелочами. Я люблю работать с оркестром по группам и смотрю на него как на инструмент, состоящий из солистов. И дирижирую так, как будто я это исполняю. Мне очень важна жизнь и пульсация в каждой фразе, в каждой мысли автора.

Симфония эта не так часто играется, но, мне кажется, она позволяет раскрыться и оркестрантам, и дирижеру».

Нынешний концерт стал частью двухлетнего цикла Санкт-Петербургской капеллы, посвященного симфонической музыке Бетховена.

А 4-ю бетховенскую симфонию уже в октябре в Петербурге можно будет услышать снова. Осенью ее сыграет камерный оркестр Заслуженного коллектива России академического симфонического оркестра Филармонии. Разумеется, это будет уже совсем другая версия, другое исполнение, хотя бы потому, что за пультом будет стоять немецкий дирижер Лео Кремер.

Чем больше трактовок, тем лучше, потому что не может быть одной-единственной на все времена, оркестры и вкусы. Это тоже род многоголосия.