Без комплексов

Миф об Эдипе в российском театральном пространстве: Матиас Лангхофф и Искандэр Сакаев Ирина АЛПАТОВА   Так совпало, что в течение одной недели довелось увидеть сразу два спектакля по мотивам мифа об Эдипе. Их ничего не объединяет – ни драматургическая основа, ни режиссерский формат, ни язык, на котором говорят актеры. Одним («Софокл. Эдип, тиран» в постановке Матиаса Лангхоффа в Саратовском ТЮЗе) завершилась нынешняя «Золотая Маска».

Второй («Царь Эдип» Искандэра Сакаева в Башкирском академическом национальном театре драмы имени Гафури), с благоволения «богов театральных», вполне мог бы попасть в орбиту внимания «Маски» грядущей.

Лангхофф взял за основу версию Хайнера Мюллера. Мифологический сюжет остался неизменным, но утратил немало пафосных вербальных красот, что, в общем-то, никоим образом не развернуло эту историю из вечности в современность. Этим занялся как раз режиссер, причем прежде всего на визуально-звуковом уровне. Выступив одновременно и в качестве сценографа, Лангхофф сочинил пространство некой «зоны» с явными приметами близкого конца света. Говорят, саратовцы признали в этих обшарпанных сценах и рытвинах родной город.

Но узурпировать географические и временные приметы не нужно. Этот «свет», которому пришел конец, стоял долго – сохранил обломки античных колонн под вывеской кинотеатра «Орленок», царственный венец на голове Эдипа и затрапезную одежонку нынешних люмпенов.

Все это придумано и воплощено стильно, если добавить еще и звуковое сопровождение. Даже не музыкальное только, но включающее в себя вороньи крики и шум вспархивающей стаи, гул ветра в щелях и трубах. Что же до современной музыки, то на нее положены сентенции Хора, выпеваемые под парочку гитар то ли престарелыми любителями самодеятельной песни, то ли просто мужиками на свежем воздухе.

От речитатива – до рэпа, от какой-то «балладной» стилизации до детской мелодичной песенки «Вместе весело шагать…» Именно ее почему-то запевает Иокаста – Виктория Шанина, отправляясь умирать.

Смертей здесь много, и не только тех, что прописаны Софоклом-Мюллером. Вумирающем и вымирающем городке то и дело хоронят кого-то случайного, упавшего на месте или скончавшегося в невидимом нам пространстве. Тут свирепствует то ли чума, то ли новомодный вирус, не щадящий даже детей.

Да и Лангхофф не щадит зрительских нервов – мертвых детишек заворачивают в рогожу, спускают в яму и посыпают дезинфицирующим порошком. Это порой страшнее гибели властителей…

Впрочем, этих стильно атмосферных красот хватает ненадолго. А дальше оригинальная форма начинает вступать в противоречие с мифологическим содержанием. И невзрачный Эдип в исполнении Руслана Дивлятшина спасти положение не в силах, к тому же в его монотонном и негромком голосе уж слишком много бытовых интонаций.

И до самого финала почти никаких «страстей», пусть даже и приглушенных современным звучанием.
Но дело даже не в этом. Крах современного города (читай – государства) можно, конечно, связать с нелепицами правления или прегрешениями самого правителя. Но вот искать причин и следствий у божественных сущностей в современной интерпретации как-то нелепо.

Ужели кто сегодня способен видеть в наших неурядицах карающую руку богов? А потому действо, переходя на территорию диалогов, начинает буксовать, кажется бесконечным и нежизненным. Финал с ослепленным Эдипом и его муками чуточку повышает градус действия, да поздно уже, устали все…

Спектакль Искандэра Сакаева «Царь Эдип» стал явной кульминацией и открытием республиканского фестиваля «Театральная весна», недавно завершившегося в Уфе. Хотя, говорят, с публикой у него не всегда складываются хорошие отношения. Но в течение фестивальной недели много приходилось слышать о консервативности уфимского зрителя, желающего видеть на сцене повторяющиеся красочные и музыкальные национальные «сказки» с обязательным хеппи-эндом. Уважение к традициям – явление достойное, но для развития современного театра этого явно недостаточно.

Сакаев же предлагает жанр настоящей трагедии. Хотя, если посмотреть с другой стороны, тут нет ничего противоречащего так называемой «традиции» в ее самом высоком понимании. Любая национальная культура в истоках своих хранит эпос и миф, а общее подчас сильнее отдельных национальных примет.

Искандэр Сакаев доверился Софоклу и не стал делать модных литературных переложений. Но вечная мифологическая суть обрела вполне современную форму. Тем более что в методиках постановки античной трагедии на нынешней сцене режиссер знает толк.

Он прошел через магистратуру Школы-студии МХАТа и Центра имени Мейерхольда, где его мастером был Валерий Фокин. Научился разбираться в биомеханике. В свое время как исполнитель был занят в постановках «Эдип» Алексея Левинского и «Персы» Теодороса Терзопулоса, потом уже в режиссера ассистировал Терзапулосу в постановке «Эдипа» на Александринской сцене.

Стажировался еще у одного мастера в этой области – знаменитого Тадаши Судзуки. Но речь, конечно, не о копировании известных приемов, просто режиссер чувствует себя совершенно свободно в тех уникальных методиках, которые были придуманы, осмыслены и осуществлены на практике мастерами мирового значения.

В «Царе Эдипе» Сакаева античный трагический пафос не исчез вовсе, но оказался остраненным ироничными подтекстами. С древнегреческой традицией ведется увлекательная театральная игра, зрелищная, но стройная по замыслу и воплощению. Громадная сцена пуста и затемнена (сценография Бориса Шлямина). Здесь нет ничего отвлекающего от Героя, разве что подчас ее перегораживают навесные холсты с прорезями – имитация давным-давно шатающихся колонн. Решение пространства помещает настоящее на авансцену и скрывает туманное, неясное прошлое в глубине.

Там ходит Хор, обращаясь то в пастухов, то в жрецов, его участники передают из рук в руки запеленутый сверток с «ребенком». Веревка, на которой Сфинкс — Ирада Фазлаева, водит за собой Эдипа – Хурматуллу Утяшева, кажется постоянно обрывающейся нитью жизни. Знаменитые палки Судзуки… Серо-белые одеяния и «царственный» пиджак, «вползание» в который обозначает принятие власти – то Эдипом, то Креоном.

У Сакаева не менее замечательно выстроена световая и звуковая партитура спектакля. Это чередование полутьмы и редких моментов просветления. Этот виртуозный синтез звуков: шорохи, шепоты, шаги, пение, эхо.

Предписанный каноном экстатический настрой впитывает в себя модернистскую иронию: так Иокаста – Айсылу Юмагулова обращается к Аполлону почти как к мужчине, опрокинувшись на спину и раздвинув колени.

Но вот что интересно. Актеры башкирского национального театра легко и без всяческих надрывов вписываются в совершенно непривычную для них режиссерскую эстетику, впитывают ее, существуя на тонкой грани комедиантства и подлинности. Ни на секунду не впадают в искушение психологически что-то «прострадать», весьма уверенно чувствуют себя в непростой пластической стихии.

И тем самым абсолютно органично вписывают и себя, и этот спектакль, и свой театр в контекст современных театральных поисков.