Борис Покровский: «Что, для чего и как?»
В феврале в издательстве "Слово/Slovo" выходит новая книга Б. А. Покровского "Что, для чего и как?". Предлагаем вашему вниманию пресс-релиз и отрывок из книги, предоставленные издательством.
Новая книга выдающегося оперного режиссёра современности Бориса Александровича Покровского уникальна и по жанру, и по форме. Она "срежиссирована" и разыграна, как пьеса, а не как монолог.
В живую речь автора врываются голоса других "действующих лиц" — коллег, учеников, родных — Геннадия Рождественского и Евгения Светланова, Галины Вишневской и Марка Эрмлера, Ирины Масленниковой и Аллы Покровской, Валерия Левенталя, Дмитрия Бертмана и других. Это книга размышлений о сути профессии режиссёра и о месте в синтетическом искусстве музыкального театра.
Читателя ждёт увлекательный и темпераментный рассказ Б. А. Покровского о его собственных постановках и о творческих секретах многих других мастеров искусства.
"Что, для чего и как?" — это ещё и книга воспоминаний о встречах с композиторами, режиссерами, музыкантами, артистами, художниками — со Станиславским и Мейерхольдом, Стравинским и Прокофьевым, Рихтером и Улановой, Товстоноговым и Охлопковым, Козловским и Лемешевым и другими.
И ещё это повествование о долгой жизни, полной событий грустных и радостных, о которых Покровский умеет рассказывать с тонким и мудрым юмором.
В книге более 600 иллюстраций — фотографии, большинство из которых взято из архивов, уникальные режиссёрские автографы, зарисовки мизансцен и др.
ОТРЫВОК ИЗ ГЛАВЫ «О МАССОВЫХ СЦЕНАХ»
…Был один случай, которым я хочу похвастаться. В "Садко" я ставил огромную и трудную сцену торжища, где занята масса народу, у каждого своя мизансцена, потому что я тогда придерживался такой точки зрения, да и сейчас я её утверждаю, что каждый актёр, будь у него маленькая или большая роль, должен знать, что он делает в любое мгновение своего существования на сцене. В одной сцене этого торжища у меня организовалась очень живописная группа мужчин-басов.
Они шли и останавливались где-то на авансцене, и это было очень хорошо, но возникло ощущение какой-то пустоты, им ничего не отвечало на сцене. И тогда я отобрал тоненьких сопрано и поставил их по диагонали всей сцены, спиной к той группе басов. Мне это очень понравилось, они стояли где-то далеко и, как я им сказал, рассматривали город, который показывался из-за облаков, они делали это, стоя спиной к зрительному залу. Тоненькие, изящные, с маленькими косичками, полная противоположность основной группе.
Я это сделал и очень этим хвастался. Каково же было моё разочарование, когда я однажды услышал в дирижёрской комнате страшный скандал. Николай Семёнович Голованов, придя на репетицию и увидев эту мизансцену, устроил страшный скандал ассистенту, очень знаменитому дирижёру, и хормейстерам. Он их ругал за то, что они позволили группе сопрано стоять спиной к публике. Во-первых, их не слышно и не видно, а во-вторых, и это самое главное, у них трудное вступление, а они не видят дирижёра.
Когда я вошёл в дирижёрскую комнату, я слышал только последние слова: "Он же всё-таки режиссёр, он мог этого не знать, вы ему обязаны были помочь". Я в то время был довольно гордым человеком. Что значит помочь? Мне помогать?
Я достаточно хорошо знаю партитуру, думал я, и мне помогать не надо. Я сразу вошёл в этот спор, хотел узнать, в чём дело. Голованов был ко мне очень расположен, он мне ответил, что тут ничего страшного нет, девушек, которые стоят спиной к публике, надо повернуть, чтобы они стояли лицом к публике и дирижёру. Это катастрофа, вся моя композиция рушится, хороша она или плоха, гениальна или совсем негениальна, но она мне дорога. Как только я их поверну, на усладу дирижёру, к публике, сейчас же всё разрушится.
И тут я вспоминаю, что там у сопрано пауза, они там не поют. И тогда я говорю, если бы все внимательно посмотрели в партитуру, то вы бы поняли, что там у сопрано пауза несколько тактов, и эти несколько тактов они стоят спиной к публике и к дирижёру, создавая ту композицию, которая мне нужна. И так же, как это было в своё время с Товстоноговым, я взглянул на комнату, где всё это происходило, и увидел, что и дирижёр-ассистент, и хормейстеры, которые из подхалимажа к дирижёру кричали, что сопрано не будут слышны, куда-то смотались, остался только один Николай Семёнович Голованов.
Он подошёл к партитуре, увидел, что там действительно пауза, и сказал, ну, понимаешь, с нами тоже бывает так, я как-то не замечал, и стал извиняться, сам Голованов, и обнял меня…