Человек и контрабас

Германия не только страна 133 финансируемых государством оркестров. Это и страна 45 тысяч безработных музыкантов.

В конце симфонии контрабасистке стало плохо. Это была одна из тех больших трагических симфоний, где музыка в конце угасает, как жизнь, и басы, обычно мощно и упруго держащие остальной оркестр, еле слышны.

Фигура дирижера напряжена до судороги, и даже публика находится в некотором оцепенении.

Контрабасистка не дотянула до спасительных аплодисментов всего пары тактов. Она качнула инструмент в сторону коллеги слева, который успел его ловко подхватить. Неловко слезла с табурета и, неуверенно цокая каблуками по деревянному полу, прошла в сторону кулисы. Хлопнула дверь.

Было слышно, как в следующую секунду женщину громко стошнило.

Музыка угасла. Публика неуверенно захлопала — звездному дирижеру и оркестру, одному из «большой американской пятерки». Но все, конечно, думали о контрабасистке, и прозвучавшая музыка вдруг обрела иное, персонифицированное звучание.

Она страдала, она боролась… В публике многие стали искать имя бедной молодой женщины в программке.

Ее зовут Сюзанна.

Скажем, Сюзанна Смит. В списке оркестра имя Сюзанны, единственной женщины среди девяти коллег-мужчин, было помечено звездочкой — как непостоянного члена ансамбля. Может быть, Сюзанна была беременна.

Или подхватила какой-нибудь желудочный грипп во время перелета. Наверное, ее взяли на время европейских гастролей. И, скорее всего, она больше не играет в этом оркестре.

Совсем другой ансамбль — оркестр берлинского Концертхауса — около года назад объявил конкурс на вакансию контрабасиста.

Это третий из столичных оркестров (после Берлинских филармоников и Немецкого симфонического), художественно руководит им сейчас Лотар Цагрозек. Вакансия — единственная на всю Германию — стала путеводной звездой для всех безработных симфонических басистов страны. Таковых пара сотен человек.

94 резюме были приняты к рассмотрению, 52 кандидата получили приглашение на прослушивание. Выбор нового члена ансамбля — последняя свобода, которая осталась у немецких государственных оркестров. Репертуар, гастроли, записи — все эти вопросы находятся в руках менеджмента. А вот нового коллегу выбирают сами оркестранты — путем демократического голосования.

Попасть на такие выборы, как правило, невозможно для постороннего.

Престижные оркестры, такие как Берлинский филармонический, отказываются называть журналистам даже даты прослушиваний. Демократичный Концертхаус-оркестр на этот раз решил допустить в святая святых корреспондентку еженедельника Die Zeit — последнего, к слову сказать, приличного периодического издания в Германии.

Корреспондентка, Каролин Пирих, написала душераздирающий по своей трезвой правдивости текст, просто пересказав судьбы некоторых из конкурсантов. У каждого за плечами — по двадцать лет, отданных контрабасу.

Стертые пальцы. Зазубренные наизусть концерты Кусевицкого и Боттезини: сольная литература для контрабаса не столь богата. И робкая надежда — наконец получить возможность работать «по профессии». Профессионализма тут недостаточно — нужна еще особая удача, счастливое стечение обстоятельств.

Из 52 кандидатов отсеивается половина. Потом остаются трое. Наконец, один. Лирический герой текста — молодой отец семейства из бывшей ГДР, живущий в домике с печным отоплением где-то на полпути между Дрезденом и Лейпцигом, — выбывает в последнем туре. Что делать?

Учиться на таксиста или зубного техника, подсказывают сотрудники ведомств по трудоустройству.

Берлинские филармоники сейчас гастролируют по миру и, в частности, сыграли несколько концертов в Лондоне. «Почему они так чертовски хороши?» — возмутилась британская пресса. У англичан вообще сохранилась эта трогательная черта: считать, что они во всем должны быть лучшими.

Вот именно поэтому. Германия — не только страна 133 финансируемых государством оркестров (это примерно 25 процентов всех симфонических оркестров мира).

Это и страна 45 тысяч безработных музыкантов, и этот «резерв» ежегодно пополняется приблизительно двумя тысячами инструменталистов-выпускников немецких консерваторий.

Справедливости ради следует сказать, что поиск места и пресловутые прослушивания — самое узкое место в карьере музыканта. Получив вожделенную ставку, оркестрант становится в Германии, в сущности, госслужащим и может расслабиться на всю оставшуюся жизнь.

Что многие и делают. Тут начинаются другие проблемы: снижение квалификации и комплексы по этому поводу, моббинг, сложные отношения с коллегами, страх перед выходом на сцену и прочие психопатические состояния. При боннской университетской клинике целое отделение специализируется на музыкантских страхах и прочих отклонениях.

Обаятельный главврач Дейдра Макорн в прошлом сама чуть не стала профессиональным музыкантом. И очень рада, что не стала.

Зная все это, при посещении симфонического концерта сложно избавиться от чувства некоторой неловкости — как при посещении зоопарка. Есть в этом что-то аморальное. Хотя мы, слушатели, вроде бы не виноваты в том, что эти люди на сцене выбрали именно такую профессию.

Может быть, оркестров и консерваторий, да и концертов и гастролей тоже, не должно быть так много? Может быть, звучание симфонического оркестра не должно быть таким перфектным, и живые люди не должны конкурировать с записями, выверенными в студиях звукозаписи? Сегодня публика приходит на концерт с ожиданием, что оркестр будет звучать «как на диске» — только лучше.

Может быть, всем как-то немножко снизить темп??

Анастасия Буцко, openspace