Что общего между Исландией и сарсуэлой?

Первый и самый очевидный, самый разумный ответ – ничего. Ледяной вулканический остров с полусонными жителями на севере Атлантики и горячая музыка Пиренеев, казалось бы, несовместимы по определению. Так оно и есть: и все же судьба порой чертит такие зигзаги, протягивает ниточки между явлениями самого разного порядка, что и на поставленный в заголовке статьи вопрос порой можно дать позитивный ответ. Но, обо всем по порядку.

Пласидо Доминго сегодня наверно самый выдающийся оперный певец из ныне живущих и активно выступающих на сцене: его заслуги перед миром оперы, миром классической музыки огромны, их едва ли можно преувеличить.

Блистательная карьера, начавшаяся в Мексике в далеком 1961 году длится уже почти полвека, и с того времени неуклонно развивается по нарастающей: даже сегодня убеленный сединами мэтр не перестает покорять новые вершины и удивлять публику разнообразием оперного репертуара и концертных программ. Среди его последних достижений – спетая последовательно в Берлине, Нью-Йорке и Милане партия Симона Бокканегры, одного из значительнейших вердиевских персонажей, как и Доминго сегодня – велимудрого, знающего цену жизни и людям старца, но в отличие от Доминго – человека глубоко несчастного. Спустя десятилетия властвования на теноровом олимпе Доминго вернулся к тому, с чего начинал – к баритоновому репертуару, и оказался в нем столь же состоятельным, как и в привычном для миллионов слушателей амплуа.

Но обращение к Бокканегре вовсе не означает отказ от традиционных для Доминго ролей: яркий, насыщенный густыми, баритонального окраса тонами тенор великого испанца продолжает звучать на оперных и концертных площадках по всему миру.

7 июня сего года Доминго в очередной раз выступил в Москве, городе, где мало слышали его оперных партий (а дебютировал он в 1974 году в партии Каварадосси на сцене Большого театра во время памятных вторых гастролей миланского театра «Ла Скала» в нашем отечестве), но часто принимали с разнообразными концертными программами. Встреча с Доминго – это всегда праздник, в каких бы обстоятельствах он не проходил, в какой бы тональности и в каком тонусе, потому что ты прекрасно понимаешь, что каждая такая встреча – это случай уникальный, это прикосновение к легенде, одной из ярчайших личностей нашего времени. Но в то же время – это конкретное выступление, в котором есть свои плюсы и минусы, свои нюансы, и которое может быть оценено объективно, несмотря на преклонение перед великим талантом и великой карьерой – коли уж оно выносится на публичное обозрение. Доминго по-прежнему выступает активно, на полную мощь своего выдающегося дарования, без скидок на возраст и плотность гастрольного графика: и он по-прежнему заслуживает внимания критики, чем похвастаться могут далеко не все из его коллег-ровесников, выступления многих из которых давно превратились в мемориальные мероприятия.

Местом последнего события была выбрана совершенно новая концертная площадка, только недавно начавшая встраиваться в московский музыкальный контекст, но сразу заявившая о себе, как о месте престижном, даже я бы сказал гламурном. Речь идет о зале «Крокус-сити-холл», расположившемся у московской кольцевой автодороги между районами Мякинино и Строгино. Удаленность от центра города, от традиционных мест московского культурного досуга никого не должны смущать: «Крокус» — это место для новой, модной публики, которая главным образом проживает вне городской черты, по Рублево-Успенскому или Новорижскому шоссе, поэтому расположение зала весьма удобно для тех, кто не мыслит своей жизни без личного автотранспорта. Справедливости ради надо сказать, что недавно открывшаяся станция метро в двух шагах от «Крокуса» сделала его вполне доступным и для рядовой публики.

Впервые войдя в это здание, в этот зал, я ощутил веяние чего-то далекого и почти забытого: мне вспомнился мой первый визит в Кремлевский дворец съездов, когда шестилетним мальчиком мама привела меня на «Лебединое озеро» — в «Крокусе» определенно есть что-то от циклопической коробки в сердце российской столицы. Новый зал также масштабен, в нем огромные фойе, коридоры, холлы, с этажа на этаж вас доставят ленты эскалаторов, а в туалете маршрут от умывальников до писсуаров составляет не один десяток шагов. Правда нет пышности оформления позднесоветского стиля: если в КДС главное фойе торжественно украшено мозаичными изображениями гербов союзных республик, то в «Крокусе» все куда прозаичнее и функциональнее – наш прагматичный век наложил свой неизбежный отпечаток. Собственно зал – родной брат кремлевскому: огромный, с двумя боковыми пандусами, ниспадающими с балкона в партер, со скучными деревянными панелями на стенах и целлулоидными пластинами светильников на потолке, удобными красными креслами (в самом КДС чистота партийной эстетики подутрачена, и цвет кресел несколько лет назад заменили на синий) и полным отсутствием естественной акустики – музыка здесь может существовать только с помощью звукоусиливающей аппаратуры.

Особенно это убийственно для классики и в первую очередь для вокала – звучание получается неестественным, синтетическим, микрофонным.

Однако эти недостатки зала, кажется, совершенно не смущали публику, среди которой было полно тусовочных персонажей всероссийского масштаба, личностей, разодетых по всем последним правилам глянцевых журналов: признаюсь честно, ваш покорный слуга, спешивший на концерт мировой знаменитости из аэропорта Домодедово после длительного перелета Рейкьявик – Дюссельдорф – Москва, имел на этом фоне весьма помятый, в прямом и переносном смысле слова, вид. Отличительная черта нашего времени: подобные мероприятия, даже несмотря на участие артистов, как в нашем случае, чья репутация не подлежит никакому сомнению, основную нагрузку имеют не в своей содержательной части, а главным образом памятны всевозможными внешними эффектами – соответствующая аудитория собирается на них «на людей посмотреть и себя показать», посидеть в партере за тридцать тысяч рублей (не дай Бог он будет стоить три – на такой малобюджетный концерт просто не пойдут, пой там хоть воскресшие Шаляпин или Каллас), а уж «что там дают» — дело десятое.

Это тем обиднее, что привозят из-за рубежа на подобные мероприятия нередко стоящих артистов, однако, оценить творчество которых по достоинству просто некому, в то время как истинные меломаны почти всегда оказываются за бортом.

Тем не менее, обратимся к содержательной части концерта, как бы мало она не интересовала публику «Крокуса». Памятный вечер был полностью отдан испанской музыке, точнее одному ее направлению – сарсуэле. Открывшая концерт увертюра к «Кармен» Бизе (точнее ее первая, бравурная часть) была всего лишь одним из двух оперных номеров концерта, в остальном же полноценной хозяином вечера оказался легкий музыкальный жанр Пиренейского полуострова.

Когда звезды мировой оперы, да хоть тот же Доминго, включают в программу своих выступлений одно-два произведения этого жанра, они слушаются как своеобразная перчинка, оригинальная вкусовая добавка к серьезной музыке, увлекая простотой и зажигательностью мелодики, прямолинейными, но, безусловно, яркими страстями. Но целый концерт из сарсуэлы – это, простите, явно перебор: в недозированном виде эта музыка оказывается достаточно скучной и банальной, эксплуатирующей из произведения в произведение одни и те же приемы. В целом ее можно охарактеризовать как нелишенную южного колорита, но достаточно пустую и чисто развлекательную, где передаваемые настроения, эмоциональные состояния скроены по одним и тем же лекалам, несколько надоедливую – как повторяющиеся каденции оффенбаховского канкана, яркую поначалу, но однообразную по сути. Для русского уха все эти Веласкесы и Хименесы звучат приблизительно одинаково – будто одна долгая-предолгая на два с лишним часа песня.

Однако это был выбор великого человека, и мы его будем уважать: сарсуэла, так сарсуэла. Возможно, этот репертуар искренне увлекает маэстро, возможно, он предпочитает его в силу своих сегодняшних возможностей – не будем забывать, что мировой знаменитости уже почти семьдесят, а фрагменты из испанских оперетт и водевилей не содержат того количества экстремальных верхних нот и не столь затратны по борьбе с оркестром, как теноровые арии традиционного оперного репертуара Доминго. Голос сегодняшнего Доминго также ярок и узнаваем, как и тридцать лет назад – в нем есть завораживающее темное, бархатное звучание южной ночи, терпкого вина и необузданных страстей.

Конечно, время не щадит никого и приходится, увы, констатировать, что даже для певца номер один его законы действительны: в вокале Доминго чувствуется не всегда стабильное дыхание, местами старчески трясущийся верх, легкий носовой призвук и сильно придавленный нижний регистр. Особенно эти дефекты были слышны в начале вечера. Однако, надо отдать в очередной раз должное мастерству певца, который по ходу концерта очень быстро набрал форму и к финалу первого отделения все указанные негативные моменты как-то рассеялись, и появились яркий и уверенный верхний регистр и фразы, спетые на длинном дыхании. Если же отвлечься от технических моментов, тем более, что, как уже сказано, они достаточно быстро были преодолены если не полностью, то, по крайней мере, не сильно досаждали, то в эмоциональном плане выступление Доминго было традиционно высококлассным: в его пении было и буйство страстей, и нежность, и сентиментальность и меланхолия – все, что заложено в нехитрых испанских песенках, великий тенор доносил до зала с невероятной эмоциональной отдачей, совершенно покорив, завоевав его своим огненным темпераментом и мастерством.

Брался в этот вечер маэстро и за дирижерскую палочку, правда, всего один раз, деликатно протактировав в одной из арий своей партнерше по концерту пуэрториканке Анне Марии Мартинес. Кто-то из знаменитых партнеров Доминго более молодого поколения (кажется, это была наша Ольга Бородина) как-то обмолвился, что предпочитает испанца в качестве певца на сцене, нежели чем дирижера в оркестровой яме. Да, по-видимому, это вполне справедливое заявление, и блистательному певцу никогда не стать вровень с Аббадо, Мути, Ливайном или Метой. Но по деликатности аккомпанемента, по чуткости к потребностям и возможностям вокалиста, пожалуй, Доминго-дирижер может дать фору многим современным маэстро – мало кто из них по-настоящему умеет работать с голосом, мало кто так чувствует оперу с ее приматом вокального начала.

Напомним: концерт должен был состояться еще в конце апреля, но был перенесен по причине извержения исландского вулкана, помешавшего Доминго долететь до Москвы.

Поэтому первоначально на роль партнерши маэстро планировалась чилийка Вероника Вильяроэль, певица, покорившая не одну мировую сцену. Наш широкий слушатель может помнить ее по не так давно показывавшемуся по телеканалу «Культура» спектаклю «Трубадур» из лондонского «Ковент-Гардена», где сопрано весьма удачно выступила в партии Леоноры в компании Хосе Куры, Дмитрия Хворостовского и Ивонн Неф. Однако, видимо, из-за переноса сроков концерта, в итоге до российской столицы доехала другая латиноамериканка, полтора года назад уже певшая сольный концерт в Москве.

К слову сказать, перед тем выступлением в Большом зале Московской консерватории российское телевидение показывало венский концерт Мартинес и Доминго, также целиком состоявший из сарсуэл: видимо, партнеры уже не раз исполняли эту программу по всему миру, поэтому повторить ее особого труда им не составляло. Как раз поэтому наиболее удачно в описываемом концерте прозвучали многочисленные дуэты, которыми певцы побаловали московскую публику: в них чувствовалось настоящее слияние голосов и полное взаимопонимание мэтра и начавшей мировую карьеру сопрано.

У Мартинес нежное, прозрачного тембра сопрано, мягкое по звучанию, не слишком богатое обертонами, но весьма приятное на слух. Местами ее пение мне напомнило нашу Любовь Казарновскую двадцатипятилетней давности, поскольку наряду с красивым тембром и безусловным умением, некоторые ноты были недостаточно округлы, слегка сыроваты, а наиболее подозрительными с точки зрения техники вокала вышли все немногочисленные трели, коими были украшены некоторые арии.

Когда дело коснулось, второй раз за вечер, настоящего оперного репертуара, пусть и в качестве не сверхсложной арии Лауретты из «Джанни Скикки», голос пуэрториканки показался бедноватым и простоватым – не сказать, что в нем есть в избытке индивидуального, запоминающегося звучания. В целом же пение Мартинес было под стать ее звездному партнеру – открытым, эмоциональным, зажигательным, также как и Доминго Мартинес пыталась разнообразить клишированную музыку сарсуэлы живыми эмоциями, тонкими нюансами и едва уловимыми градациями настроения, разными эмоциональными состояниями.

За пультом оркестра Московской консерватории стоял американец Юджин Кон, чутко ловивший вокалистов весь вечер и вместе со всем коллективом однозначно находившийся в тени звездной пары, что было вполне оправданно. Однако в двух сольных оркестровых фрагментах, к сожалению, невозможно было не заметить очень однообразное, скучное звучание и досадные помарки в игре различных групп инструментов: в целом в исполнении оркестра было много школярского, когда ноты вроде бы на месте, играются, а настоящей музыки, эмоции, вылитой в зал, увы, не выходит. Если бы не Доминго с Мартинес, сполна компенсировавших указанные недостатки.

Поэтому как очевидец происходящего скажу: несмотря на все «но», концерт стоил того, чтобы московская публика вопреки каверзам исландского вулкана все же услышала его, пусть и с месячным опозданием, а ваш покорный слуга, возвращаясь из опять же далекой Исландии, успел на него и поделился своими впечатлениями с теми, кто в памятный вечер не оказался среди счастливых обладателей билетов в «Крокус-сити-холл».