Дневник наблюдений
Независимый питерский коллектив Post не первый раз гастролирует в Москве и снова собирает аншлаги. Играют «постовцы» обычно на маленьких площадках Театра.doc, кафе, в шоу-румах, на этот раз — на сцене Театрального центра «На Страстном». Публика у них своя — более или менее интеллектуальная, относительно молодая и для наших театров нетипичная. Выпускник курса Льва Додина, москвич, живущий на два города, Дмитрий Волкострелов последовательно и со всей юношеской серьезностью занимается пьесами современного драматурга из Минска Павла Пряжко.
Контекст
- От Некляева до Мальволио
- В Москве начинается фестиваль «NET»
Независимый питерский коллектив Post не первый раз гастролирует в Москве и снова собирает аншлаги. Играют «постовцы» обычно на маленьких площадках Театра.doc, кафе, в шоу-румах, на этот раз — на сцене Театрального центра «На Страстном».
Публика у них своя — более или менее интеллектуальная, относительно молодая и для наших театров нетипичная. Выпускник курса Льва Додина, москвич, живущий на два города, Дмитрий Волкострелов последовательно и со всей юношеской серьезностью занимается пьесами современного драматурга из Минска Павла Пряжко.
На нынешних гастролях была показана его «Запертая дверь» — снабженный видеорядом ответ на вопрос, как можно ставить пьесу, в которой ремарки занимают больше места, чем реплики. Был еще «Хозяин кофейни», триумфатор золотомасочной программы «Новая пьеса». Между ними, впрочем, затесался спектакль не по пьесам Пряжко — «Июль» Ивана Вырыпаева в исполнении Алены Старостиной. Но главным событием стала премьера новой пьесы Пряжко «Я свободен».
Из всех спектаклей этот — самый строго концептуальный жест режиссера Волкострелова.
«Я свободен» — пьеса в картинках, точнее, в фотографиях, снятых Павлом Пряжко на цифровую мыльницу в родной Беларуси. К этим снимкам, безыскусно запечатлевшим автобус изнутри, в котором едет «героиня», пейзаж из гостиничного окна, который она видит, ее скромный обед, лужу под ногами, парк с неработающим фонтаном, наконец, город и его обитателей, ожидающих автобуса на остановке или спешащих по своим делам, прилагается 13 подписей.
Скажем: «Это со второго этажа». Или: «На следующей — я». И действительно, дальше в кадре появляется мужчина — ровно такой, какие бывают на чьих-то чужих, никому не интересных фотографиях. Финалом этого задокументированного опыта неизвестной нам девушки (мы видим ее шапку с помпоном, ноги в полосатых носках или спину, но не видим лица) становится поход в мебельный магазин, где стоят диваны с миллионными белорусскими ценниками, и последняя надпись: «Мама попросила найти дешевый диван».
Весь спектакль стоящий у пюпитра режиссер в белой рубашке листает на ноутбуке картинки и читает надписи, иногда отпивая воду из пластикового стаканчика. Ближе к концу он включает режим «слайд-шоу» и садится в первый ряд смотреть его вместе с публикой.
Последняя доктрина Пряжко — это стремление как можно меньше нравиться зрителю. В этом смысле драматург последователен. Были у него пьесы, составленные из того, что обычно выбрасывают в монтажную корзину, были сплошь из ремарок, а теперь вот пьеса из снимков, которые любой владелец мобильного телефона стер бы за невыразительность. Эти любительские картинки, фиксирующие обыденность с самой невыигрышной точки зрения, демонстрируют позицию невмешательства художника в реальность.
В пьесе «Злая девушка» у Пряжко ничем не примечательный Дима выходит на ничем не примечательную улицу и вынимает фотоаппарат. В «Я свободен» нам показали, что же именно снял Дима. Часть зрителей, впрочем, распознала во всем этом «чернуху» и непрофессиональный видеоарт.
Картинки даже не смонтированы — нас приучают к тому, что периферийные впечатления, детали, случайно попавшие в поле зрения, всегда могут сложиться в маленький сюжет, но, как и в жизни, рассыпаются на части. Реальность скучна, реальность некрасива, но реальность — самое интересное для художника. И белорусские диваны, и дешевая лаковая сумка на плече у женщины, и люди, снятые со спины, и фрагмент мужской спины в кожаной куртке, и ноябрьский снег на траве в парке, и объявление о пропавшей собаке — все складывается в одну протяженную, но дискретную линию. В самый мучительный момент спектакля нам долго показывают серию кадров, снятых практически с одной точки, но в разные секунды: вода, лодки, волна, серый берег.
Зритель изнывает от нетерпения: ведь ему почти ничего не говорят и почти ничего не показывают. Его только берут в соучастники одного эксперимента — по измерению времени и пространства нашей сегодняшней жизни.