Елизавета Боярская:

«Я – актриса и о политике говорить не должна» Беседовала Алла МАКСИМОВА   Ее любимые спектакли живут в трех столицах: северной, белокаменной и далекой сибирской. ее поклонники живут уже везде, кажется. ее небезызвестные родители по-прежнему живут в петербурге, а она – с ними. она работает в нескольких десятках метров от театра, в «опилках» которого выросла. Елизавете Боярской – 22, но от вчерашней студентки в ней разве что трепет перед мастером: на поклонах после программного для курса Льва Додина спектакля «Жизнь и судьба» в МДТ – Театре Европы мастер выходит к зрителям и ученикам, и по ее щекам начинают прыгать ямочки.

– Говорят, что быть артистом у Додина все равно что быть космонавтом. Как оно, в космосе?

– Космонавтом себя не ощущаю. Но, проучившись пять лет в мастерской Льва Абрамовича Додина, могу смело сказать, что прошла армию и у меня есть военное образование. Потому что это такие нагрузки! В самом начале нас было 28, закончили 16, и это уже говорит само за себя. Выжили сильнейшие.

Но это стоило того. После такой школы мне теперь ничего не страшно, меня мало чем можно напугать, и я достаточно смело отношусь почти ко всем предложениям, потому что знаю: тяжелее не будет ничего.

– Лев Абрамович как-то сказал, что «Жизнь и судьба», кроме того что это первый для вашего курса спектакль, должен стать для вас самым сложным в жизни. Не страшно, что все, что будут предлагать дальше, так или иначе будет ниже по уровню?

– Нет, не страшно, а, наоборот, даже интересно в чем-то. Если быть честной, я не могу назвать Гроссмана самым сложным для себя спектаклем. Не потому, что он легче остальных – ни в коем случае, а потому, что мы настолько долго в нем живем и настолько органично себя в нем чувствуем… Мы пять лет штудировали тему тоталитаризма, ГУЛАГа, концлагерей, гонения на евреев и репрессий.

Я никогда в жизни столько не читала и фактически могу быть историком по тому периоду. И сейчас это легкая работа, потому что внутри нас лежит огромный тяжелый груз того, что мы изучали пять лет.

– Легендарных «Братьев и сестер» играют в МДТ более двадцати лет, и там тоже был дипломный спектакль и начало пути для целого курса. Видите вашу молодую компанию в «Жизни и судьбе» хотя бы через десятилетие?

– Сейчас все сложнее. Тогда была эпоха, когда спектакль «Братья и сестры» стал прорывом, прозрением для народа. Артисты это берегли и несли сквозь толщею лет. А сейчас другое время, и мы – более искушенное поколение.

Безусловно, мы друг за друга держимся. Но сейчас столько возможностей, что не факт, что кто-то из нас не выпадет из обоймы, не соблазнится чем-то другим. Это непредсказуемые вещи.

Никогда не говори никогда, и вообще – может быть, завтра я уеду в Москву. Все возможно.

– Есть предложения?

– Пока нет. Но вдруг я выйду замуж за человека оттуда? Я этого не знаю.

– Вы как зритель помните свое крещение, первое потрясение?

– Помню. И именно это подтолкнуло меня идти в актрисы, хотя никогда не считала себя человеком с творческим потенциалом. В 16 лет, перед поступлением, я посмотрела спектакли Юрия Бутусова «В ожидании Годо» и «Калигула». Они шли в Театре Ленсовета и произвели на меня такое впечатление… Тогда, «зеленой» девчонкой, я вышла со спектакля с перевернувшимся сознанием.

Я выросла за эти два спектакля. Еще из потрясений – Фоменко и, конечно, Новосибирский театр Афанасьева. Он стал для меня культурным шоком, взрывом эмоций. Я давно не видела такого театра. Потрясающая легкость, праздник, выходишь – и хочется жить, кричать, веселиться, дышать полной грудью.

Послевкусие от спектаклей длится несколько дней. И в то же время я недавно посмотрела у них «Трех сестер», и это совсем другое, но это потрясающе. Я ревела как белуга. Запутанная пьеса вдруг стала такой понятной, и, мало того, я поняла, что это все и про меня тоже.

Это самое уникальное ощущение от театра и кино. Я помню, мы вышли со спектакля, и одна из нас подошла к Сергею Николаевичу Афанасьеву и сказала: «Я вас ненавижу». Тот спросил: «Почему?» «Потому что вы все про меня знаете». И это действительно так, у меня до сих пор мурашки по коже. У каждого мастера свой почерк, и рядом с ним – те артисты, которые понимают его язык.

Так у меня с МДТ. Это мое, родное.

– Как при этом с другими языками? Хотя бы ваша работа в «Сирано де Бержераке» с Сергеем Безруковым?

– Сначала было сложно. Потому что я, откровенно говоря, достаточно вальяжно пришла туда с мыслью: «Ну я же училась у Льва Абрамовича Додина, что мне стоит комедия? Ха-ха-ха, да я сейчас сделаю все на раз и два!» Ничего подобного.

Более того, на первой репетиции мне показалось, что я просто профнепригодна. Оказалось, что я привыкла к одному – со Львом Абрамовичем мы разговариваем, заходим с одной стороны, с другой. А здесь все задорные, веселые, молодые – а давайте так сделаем, а давайте сяк, а тут, Лиза, сымпровизируй… Перед спектаклем в Малом драматическом мне нужно настроиться, подумать, вспомнить все то, что мы обсуждали когда-то, найти нужную тональность.

А перед «Сирано де Бержераком» мы беремся за руки и говорим друг другу: ребята, сейчас такое будет, сейчас мы пойдем и всех так сделаем!.. И это тоже – очень здорово. У меня никогда не было ощущения такой вот «бычьей молодости», когда изнутри разрывает и море по колено.

Помню, в Благовещенске после спектакля, а он очень тяжелый физически, мы там четыре часа в костюмах бегаем по сложным декорациям, танцуем, – так вот после мы пошли в клуб и часов пять еще так отжигали там, что все просто разлетелись по сторонам.

– Как тот же Додин реагирует на участие в других проектах, съемки? Известна история с его недовольством после работы некоторых артистов МДТ в телевизионном «Есенине»…

– Что касается «моральных аспектов», я могу сказать, что на мне никогда не скажется никакой негативный опыт. Когда я в театре, я другой человек, другая личность – я ученица Льва Абрамовича. Я очень хорошо знаю, что я делаю в этом театре. Для меня вообще кино и театр – это две разные профессии, я их не мешаю.

Ну как можно сравнить мою роль в «Иронии судьбы» и Гроссмана? Но я головой отвечаю за обе роли.

– А если, предположим, в кино не было бы предложений?

– Тогда я бы занималась театром еще больше, чем сейчас. Главное – быть в бесконечном состоянии работы. Я могу пойти на режиссуру, на сценариста – я достаточно книжный человек, я люблю писать и писала бы сценарии, если бы знала, как это делать. Я бы пошла на продюсера. В конце концов, художник по гриму и по костюмам – феноменально интересная работа.

Я бы не гнушалась ничем, потому что все это входит в одно понятие – «искусство». Оно в целом для меня интересно.