Ещё раз о Белорусском Большом

Совсем недавно у нас был повод подробно писать о спектаклях Большого театра оперы и балета Белоруссии — 4-й Минский Рождественский форум давал к тому многочисленные основания, предложив в этот раз как никогда богатую палитру оперных впечатлений. И, тем не менее, хочется вернуться к теме минского театра вновь — и вот почему.

Автор этих строк оказался в первые дни нового в столице братской Белоруссии совершенно не по служебным обязанностям, но решил заодно заглянуть и в оперный театр — не как критик, а как простой зритель: посмотреть рядовой спектакль текущего репертуара, ещё раз окунуться в любимую музыкально-театральную атмосферу.

Ни название в афише, ни выпавшее число не предвещали ничего выдающегося, а то и вселяли известные опасения.

«Евгений Онегин» — название более чем популярное, если не сказать, что тривиальное.

Постановка — старая, середины 1980-х годов, хотя и обновлённая полтора года назад. Но самое «печальное» — календарная дата, на которую приходился этот спектакль: 2 января! Надо ли кому-то объяснять, что это не самый лёгкий день для серьёзной, качественной работы?

К тому же ещё и балетная труппа театра уехала на длительные зарубежные гастроли, поэтому обеспечивать подлинное пиршество танца в греминском бале было особо некому.

Но не таков оказался Белорусский Большой театр, вызвав у автора стойкое желание оставить хотя бы краткую заметку об этом посещении! Да, театр по-настоящему удивил, показав в этот, повторюсь, не самый простой для высококачественного музицирования день продукт, за который не только не стыдно, но который вполне можно характеризовать как удачный спектакль.

Спектакль 1986 года (режиссёр Валерий Шишов) возобновлён в , которой я не видел, а относительно классических трактовок этой оперы вообще) приятно удивили.

Например, письмо Татьяны, которое Онегин возвращает ей дважды: не только традиционно в третьей картине, но и в финальной, выдавая его за последний свой аргумент.

Если в третьей подавленная героиня обронила письмо, то в седьмой она его решительно рвёт, давая чётко понять не только «вокально-вербально», но и визуально, что «прошлого не воротить». Этот штрих интересен и с точки зрения титульного героя: подобрав оброненное письмо «там, в саду, в аллее», он, оказывается, сберёг его — не просто сберёг, но держал постоянно при себе все два года «дальних странствий»!

Ведь по минской версии финальное объяснение Татьяны и Онегина происходит прямо на балу, в кулуарах великосветского празднества, нет пушкинских недель «закидывания письмами» героини со стороны припозднённо воспылавшего страстью героя — всё происходит «здесь и сейчас».

Такая версия определенно противоречит авторским ремаркам,

но, как представляется, вполне допустима и добавляет динамизма и трагизма в оперное повествование. Все эти годы Онегин не забывал Татьяны — а полюбил, наверно, сразу, ещё тогда, в самом начале оперы (не случайно же он в первом же квартете обращает внимание Ленского именно на Татьяну — он выбрал бы именно её), и только его снобизм стал причиной того, что сам он испугался откликнуться на искренние и естественные движения своей души.

Лёгкое «тюлевое» оформление спектакля даёт возможность интересной игры со смыслами.

Например, в сцене письма рассвет после душевного смятения Татьяны виден не только в окошко её спальни, но как бы разливается красотами среднерусской природы по всему зеркалу сцены. Именно этот пейзаж вдруг вновь вспыхивает на вступительных звуках 7-й картины, но как только сама Татьяна осознает, что былым грезам нет места — пейзаж гаснет, является чёрный фон, и героиня оказывается в том самом «постылом доме», который и стал ее убежищем от разбитой любви, необдуманных действий кумира ее юности.

Кстати говоря, несмотря на в целом «советскую» эстетику, спектакль не перегружен подробностями, бытовизмами, чрезмерным реквизитом — при всей традиционности и реалистичности он получился достаточно лёгким, воздушным, совершенно не тяжеловесным.

Отсутствие балета не казалось чем-то непоправимым: миманс достойно справился со своими задачами, а некоторую «пустоватость» в ларинском и греминском балах можно рассматривать не только как минус, но и как плюс — больше воздуха, пространства стало в спектакле, меньше нарочитого действия, «оживляжа», мельтешения…

Но главное, чем удивил театр в этот новогодний показ — это, конечно, музыкальная составляющая действа.

Похоже, пять ведущих вокалистов Большого и вовсе не встречали праздник, а усиленно готовились к выходу на сцену — за что им честь и хвала: служение сцене, как в старые времена!

И все они показали очень высокий столичный уровень вокала! И удивительно вообще как театру удалось выставить в такой «сложный» день команду настоящих первачей!

Достаточно сказать, что Ольгу пела Оксана Волкова — та самая певица, что хорошо теперь известна не только в Минске и Москве, но исполняла эту партию на открытии сезона в нью-йоркской «Метрополитен-опере» в компании с Анной Нетребко, Мариушем Квеченем и Петром Бечалой.

Европейский лоск и стильность певица продемонстрировала и на родной сцене

— её вокал и игра были такого же высокого качества, как и на американской сцене (судя по трансляции), но настоящей контральтовой роскоши несколько не хватает, звучание голоса какое-то чересчур аккуратное. Впрочем, это не недостаток, а особенности трактовки и особенности тембра голоса певицы и не согласуются они лишь с некоторыми нашими отечественными представлениями об этой партии — не более.

Выдающейся Татьяной предстала Анастасия Москвина:

её холодноватый серебристый тембр идеально подходит к образу меланхолической дикарки Татьяны, естественная фразировка, продуманные акценты, прекрасная дикция, отличный верхний регистр и незаурядные внешние данные певицы делают в совокупности её исполнение близким к идеалу. Лучшей Татьяны и желать невозможно!

Владимир Громов в партии Онегина понравился более в лирических местах,

а вот в драматических кульминациях певец порой как-то чрезмерно крупнил, тяжелил голос, что не лучшим образом сказывалось на благородстве вокальной линии и иногда подводило на верхних нотах, некоторые из которых были слишком напряжёнными.

Хорош был Громов во всех ансамблях, и конечно гармоничности образа добавляют выдающиеся внешние данные артиста — как и Татьяна-Москвина певец откровенно красив, что не так часто можно встретить в оперном театре.

Ленского спел молодой Павел Петров,

с которым мне довелось впервые познакомиться в сентябре прошлого года на конкурсе Марии Биешу в Кишинёве, где он уверенно взял первую премию.

У Петрова красивый лирический тенор и с точки зрения чистого вокала партия сделана хорошо, а хитовая ария в сцене дуэли — как отличный концертный номер. Но целиком образа пока, конечно, ещё нет — в основном певец просто стоит и поет.

Не вполне удачными показались костюм и парик — светлые одежды для корпулентного исполнителя не очень подходят, невыгодно подчёркивают особенности совсем «неромантической фигуры» — получается не восторженный геттингенский юноша, а такой увалень, а ля фонвизинский Митрофанушка. Но это вопросы даже не к певцу, а скорее к художнику по костюмам и к режиссёру, осуществлявшему ввод молодого певца в спектакль.

Как всегда качественным вокалом порадовал Андрей Валентий в партии Гремина

— его раскатистый, весомый бас прозвучал впечатляюще, хотя, быть может искреннего порыва в его пении было несколько меньше, чем у прочих исполнителей, а гораздо больше только добротного профессионализма. Хотелось бы, чтобы образ у артиста развивался, не «бронзовел», не останавливался на раз однажды выбранной модели.

Исполнители небольших партий были наверное несколько менее удачны, чем пятерка протагонитов за исключением лишь Яноша Нелепы, который был превосходен в игровой партии Трике.

Правда, первый куплет он пел по-французски, что несколько снижало комический эффект от его персонажа.

Откровенно порадовал оркестр театра под водительством опытного Андрея Галанова:

знаменитейшая русская опера прозвучала свежо, искренне, незатёрто, вдохновенно и в то же время — очень качественно с профессиональной точки зрения: нигде никакого брака, помарки, если и были, то совершенно несущественны.

Остаётся только порадоваться за уровень музыкантов белорусского оркестра. Равно как и за уровень хора (хормейстер Нина Ломанович) — «Девицы-красавицы» просто «вышибли слезу» чистотой, слаженностью и искренностью звучания, и даже в греминском бале, где хор был почему-то существенно ополовинен, всё было спето весьма качественно.

Вот таким неожиданным предстал этот постновогодний «Онегин»: не обещая никаких откровений и даже вселяя некоторые опасения за то, как в принципе пройдёт спектакль, он неожиданно подарил минуты встречи с прекрасным!

Фото с официального сайта театра