Физиология дури

«Красная птица» в театре «Практика» Ольга Егошина   Пьесу Павла Рассолько «Красная птица» поставил в московском театре «Практика» польский режиссер Войтек Урбаньский. Как считает художественный руководитель театра Иван Вырыпаев, «сочетание русской школы и польского художественного сознания – вот то, что является особенно привлекательным в этом спектакле». В 40-е годы XIX века в русской литературе появилось целое направление бытописательских очерков, рассказывающих о «физиологии» тех или иных городов (скажем, «Физиология Петербурга» Некрасова) или разнообразных общественных слоев – обитателей «углов», городских шарманщиков, извозчиков и т.д. Мода пришла из Европы, прежде всего из Франции, где за десятилетия были написаны целые тома на тему – «Физиология Парижа», «Физиология лавочника», «Физиология рантье», «Физиология тюрьмы», «Физиология полиции и суда» и даже «Физиология зонтика». Не претендуя на художественность слога, на увлекательность сюжета, наконец, на какую-либо литературную занимательность, очеркисты ставили целью рассказать образованным и читающим классам о быте и нравах низших, необразованных слоев с позиций беспристрастного наблюдателя.

Как писал Белинский, характеризуя писателя этого направления: «У него нет таланта чистого творчества… он не может создавать характеров, ставить их в такие отношения между собой, из которых образуются сами собой романы и повести. Он может изображать действительность, виденную или изученную им, или, если угодно, творить, но из готового, данного действительностью материала».

В начале века ХХI в нашем театре, опять же следуя за европейской модой, также возникло целое направление – «физиологических спектаклей», в которых ходящей в театр публике рассказывают о быте и нравах публики, к культурному театральному досугу не склонной. Речь идет о физиологии бомжей, наркоманов, опустившихся обитателях городских окраин, криминальных сообществ, молодых людей из неблагополучных семей, о физиологии различных групп радикальной молодежи, фашиков и антифы, люберов, гопников и т.д.

В новой постановке польского режиссера Войтека Урбаньского нам рассказывают историю молодежной компании, у которой хватало денег на пиво и не хватало на ресторан (оттуда приходилось сбегать, не заплатив), хватало на «травку» и не было на съемную хату, а посему баловаться наркотой приходилось во дворах и возле проезжей части…

Драматург Павел Рассолько, как и положено по жанру, специально указал в программке, что «события, которые описывает автор в пьесе, были пережиты им в период с 2005 по 2008 год. Все герои – реальные люди и наши современники. Автор зафиксировал на бумаге их настоящие диалоги». Действительно, и события кажутся правдоподобными, и диалоги звучат как документальная расшифровка реальных голосов.

Убедителен и сам музыкант Паша (творческий псевдоним – «Организм»), который пишет электронную музыку, и его новые знакомцы, хорошо разбирающиеся в дури. Вполне узнаваема школьница, привычно хамящая по телефону и обладающая словарем Эллочки-людоедки, и подросток Малой, страстно мечтающий приобщиться к радостям взрослой жизни. Наконец, и физиология дури, и ее действие на неподготовленные организмы обрисованы точно.

Актеры театра «Практика» достоверно показывают своих сверстников. Хотя задача перед ними стоит весьма скромная – убедительно произнести текст. Наклеенные пластырем на щеки микрофоны, которые в малюсеньком зале «Практики» для силы звука не очень нужны, однако придают всем голосам персонажей отдаляющий металлический призвук некачественной радиопередачи.

Действие разворачивается на гигантских видеоэкранах с панорамами города, его автострад и скверов, двориков и ресторанов. На сцене актеры на переднем плане только обозначают действия – бег, поцелуи, дружеский ужин в ресторане…

Интерес к персонажам пьесы – чисто этнографический (одна из примет жанра – полное бесстрастие автора). Даже глупая гибель подростка Малого (Артур Мухамадияров), потерявшего голову от первого же приема наркотика, воспринимается не столько потрясением и трагедией, сколько еще одной подробностью, характеризующей среду («чо химия-то делает!»).

…Начавшиеся с газетных карикатур, «физиологичекие очерки» сумели подняться до высот романов Достоевского. Так что можно верить, что на смену «физиологическим пьесам» тоже придет Автор театра, который сумеет увидеть и расслышать, дофантазировать и воссоздать не только общую правду факта, но и стоящие за ней индивидуальные бездны. Слепок жизни
Иван Вырыпаев, худрук театра «Практика» – Первая премьера сезона – «Красная птица». Это было ваше предложение?

– Да, мне пьеса понравилась тем, что внимание в ней фокусируется на «физиологии» города. Это можно даже назвать «пряжковщина», потому что Пряжко очень хорошо умеет это делать, а Рассолько – друг Пряжко. Они показывают слепок жизни. Ты смотришь на него и вдруг понимаешь что-то о структуре мира.

Когда я читал Рассолько, то понимал, что целый пласт населения России и Белоруссии – невероятно деградирующие люди, которые двух слов связать не могут. Он показывает среду – я ее узнаю. И эта среда – часть космоса. Вы сами можете делать обобщения – большая это часть космоса или нет.

Я лично смотрю и думаю: «О, Господи, как ее много!» Это и есть основная среда. Я, например, вырос в такой среде, вышел из нее. Рассолько не сотворяет сюжет или интересную историю, он нейтрально документирует.
И делает это эмоционально! Любой из нас умеет фотографировать. В чем тут искусство? А искусство в том, чтобы найти правильный ракурс.

Вот у Рассолько такой ракурс есть.

– Вы употребили термин «пряжковщина». А есть ли термин «вырыпаевщина»? Есть ли у вас последователи?

– Не знаю. Мне кажется, никто мне не подражает. Зачем? Главное в моей драматургии – метод присутствия.

Он был заложен в ней с самой первой пьесы – бессознательно вначале, потом – осознанно. А теперь стал сознательно закладываться. Если какие-то люди захотят этот способ актерского существования продолжать – это все равно будет не мой способ. Потому что я, например, продолжаю линию Гришковца. Что, я у него украл?

Нет. Просто мы уловили некую тенденцию, которая просто в воздухе носилась. Я иногда вижу тот же способ существования в спектаклях других людей.

Хотя они не называют его вырыпаевским.

…Это вопрос эволюции – люди хотят все больше и больше присутствовать в своем персонаже, и от них этого требуют зрители. Потому что зрители перестали верить персонажам, они хотят разговаривать с людьми.

Светлана Полякова