Французская триада

уже началась. Академической музыке здесь повезло особо – у французов ее много и на любой вкус. Повезло и любителям оперы – французская оперная школа во все времена являлась одной из важнейших, и едва ли уступала итальянской. Тем более, что французский репертуар звучит у нас совсем нечасто – кроме вечного шлягера всех времен и народов, великой оперы «Кармен», огромные пласты французской оперной литературы не освоены вовсе. А ведь какие там несметные сокровища сокрыты!

Это и французское барокко, и классицизм, и большая мейерберовская опера, и лирическая!

В первую апрельскую декаду в Москве в концертном исполнении прозвучали сразу три французских оперы, которые вполне тянут на звание раритетов по отношению к столичной афише, причем оперы трех очень разных французских композиторов: тем самым была дана широкая палитра французской оперной музыки, хотя по своему стилевому направлению эти произведения не являются совсем уж непреодолимо разными – все три родом из эстетики позапрошлого века. Первая из них была дана силами заморских солистов и местных московских коллективов, две другие – подарок москвичам от Мариинского театра в рамках Московского Пасхального фестиваля.

Ваш покорный слуга не мог пропустить ни одно из трех исполнений: сегодня в небольшом обзоре спешу поделиться с вами своими впечатлениями в том порядке, в каком «француженки» прозвучали в Первопрестольной.

Первый проект – от Михаила Фихтенгольца в рамках его оперного филармонического абонемента: в Концертном зале имени Чайковского были исполнены «Искатели жемчуга» Жоржа Бизе. Когда-то мне уже приходилось писать о невероятной красоте этой музыки и ее незаслуженном почти забвении в России: поводом тому было также концертное исполнение в тех же стенах, но полностью русским составом исполнителей.

Спустя год в Москве появились собственные «Искатели» — в Новой опере была поставлена версия Романа Виктюка, охарактеризовать которую очень непросто, ибо вспоминая тот балаган трудно подобрать приличные выражения. И вот спустя шесть лет в столице вновь звучат дивные ориентальные мелодии молодого Бизе.

Удивительно, но заграничная, преимущественно французская инъекция в виде квартета солистов не пошла на пользу исполняемой музыке: приходится признать, что русская (силами Мариинского театра) версия с блистательной Ольгой Кондиной во главе была на несколько порядков лучше. За исключением норвежского баритона Ойдуна Иверсена (Зурга) все остальные протагонисты крайне разочаровали.

Хуже всех показался тенор вьетнамского происхождения Филипп До: несмотря на свою музыкальную фамилию он испортил в партии Надира все что мог – с самого первого звука было очевидно, что певец недоучен, не готов для большой сцены, интонационно неточен, стилистически беспомощен, а уж знаменитый романс, хит хитов лирического тенорового репертуара, он запорол абсолютно – такого кувыркания и петухов на верхних нотах Зал Чайковского, пожалуй, уже давно не слышал. Знаменитая дива Анник Массис (Лейла) разочаровала не меньше, но по-другому. В отличие от До у Массис – запас прочности, профессионализма колоссальный.

Но собственно голоса уже почти нет – один угасающий, выхолощенный остов: какой-то пустой, «стеклянный», вымученный звук, не пение, а лишь эскиз, наметки партии. Под стать лирическому дуэту был и импозантный бас Жером Варнье (Нурабад): смотреть на стройного француза было куда приятнее, чем его слушать, ибо его задавленный звук поласкать меломанский слух не мог совсем.

Как я уже сказал, приятным исключением в этом «квартете звезд» был норвежец Иверсен: у него красивый, мощный драматический баритон, при этом свобода верхнего регистра приятно удивила. Пение норвежца было не по-скандинавски трогательным и эмоциональным, он проявил себя и хорошим ансамблистом.

Достойно на этот раз прозвучали и московские коллективы – «Мастера хорового пения» Льва Конторовича и НФОР Владимира Спивакова, хотя в полной мере им реализоваться не удалось, поскольку работа итальянского дирижера Оттавио Марино не отличалась ни изысканностью, ни точностью. В целом, приходится констатировать, что из всех трех опер, показанных в абонементе Фихтенгольца (помимо «Искателей жемчуга» — «Идоменей» и «Ромео и Джульетта»), последнее исполнение оказалось самым слабым.

Второй оперой стал «Дон Кихот» Жюля Массне – абсолютный раритет в России, несмотря на то, что написан был в свое время композитором специально для Федора Шаляпина. Похоже, кроме Шаляпина в это сочинение так до сих пор никто по-настоящему и не поверил: если нет харизматичного исполнителя на титульную партию, все произведение превращается в достаточно скучный набор заезженных оперных приемов, которыми тот же Массне куда поэтичнее пользовался в своих других, более известных операх.

Как и на премьере в Мариинке в феврале (концертное исполнение к 100-летию оперы) в Москве на главную партию планировался именно харизматичный певец – известный столице Ферруччо Фурланетто, пик вокальной карьеры которого уже миновал, но чья исполнительская культура и артистические способности сомнений по-прежнему не вызывают. Но, увы, вследствие болезни знаменитый итальянец на сцену Большого зала консерватории так и не вышел: исполнение полностью стало отечественным, главная интрига вечера была, увы, безвозвратно утеряна.

Обсуждать достоинства и недостатки собственно оперы Массне мы не будем: об этом уже много сказано, есть аргументы за и против.

Скажем лишь, что если бы сегодня появлялись хотя бы такие оперы как «Дон Кихот», оперному жанру как актуальному виду искусства вымирание бы не грозило. Сосредоточимся на исполнении. Замена известного исполнителя нередко дает шанс дублеру стать сенсацией, сделать себе имя и стремительно ворваться в число оперных небожителей. На концерте в БЗК такого, увы, не случилось: Михаил Колелишвили честно и грамотно отработал партию странствующего рыцаря, но, как говорится, совсем «не зажег», поскольку его пение было совсем аэмоциональным, если не сказать скучным.

Наверно, сказывалось волнение, давил груз ответственности (заменить самого Фурланетто – шутка ли!), но в этом-то в том числе и проявляется класс исполнителя, умение воспользоваться по-настоящему выпавшим счастливым билетом.

Зато совсем иное впечатление оставил бывший геликоновец Андрей Серов, создавший без преувеличения незабываемый образ Санчо Пансы. Удивительное дело, Серов сыграл роль блистательно – ярко, с искристой бравадой, иногда даже слишком лихо комикуя на сцене, но это ничуть не отразилось на собственно партии, нигде актер Серов не принес в жертву артистизму чистоту вокальной линии, чувство стиля.

Оруженосец Санчо вдруг стал, вопреки замыслу Массне, центром оперы – пожалуй, такой упрек можно адресовать Андрею Серову. Но его ли в этом вина?

Но если Колелишвили только ушел в тень, уступив пальму первенства Серову и не дав адекватной замены заезжей звезде, то Анна Кикнадзе без преувеличения сильно разочаровала: казалось бы, по внешним данным лучшей Дульсинеи и не сыскать – красивая молодая женщина, с яркой южной внешностью – чем не прекрасная испанка? Беда в том, что опера – не кино, и не драма, здесь еще и петь надо.

А с этим было не все благополучно: и если не вполне меццо-сопрано Кикнадзе, в котором очень много мелкого, сопранового звучания, еще можно пережить (партия возлюбленной Кихота однозначно не позиционируется, ее певали и меццо, и крепкие сопрано), то сип, фальшь в подвижных пассажах и проблемы с регистровкой вызывали неловкость за исполнительницу.

Оркестр и хор Мариинского театра были, безусловно, профессиональны, но этого, право, было маловато: для того чтобы увядающая гениальность Массне, его усталая муза не слишком резала слух в этой опере, требуется более трепетное и одновременно рафинированное прочтение, внимание к нюансам, разнообразие в тембрах, чего молодому дирижеру Тугану Сохиеву однозначно сделать не удалось.

Финал французской декады венчало грандиозное действо – пятиактная опера Берлиоза «Троянцы». Масштаб, эпическая мощь этого произведения, богатство выразительных средств, примененных композитором, мастерская оркестровка, оригинальное голосовое распределение партий – все говорит о том, что слава громоздкого и неповоротливого мастодонта за этой оперной дилогией закрепилось совершенно напрасно.

Если ее сравнивать, например, с циклопической тетралогией Вагнера, то бесспорно, что сравнение будет в пользу латинского эпоса. Более того, искусственное разделении единой оперы на две части, которое произошло еще при жизни Берлиоза вопреки его замыслу, и которое практикуется некоторыми театрами до сих пор (представление произведения в два вечера), показало на данном концертном исполнении свою полную несостоятельность – опус в целом слушается на одном дыхании, он настолько интересен и разнообразен, что никак не может показаться скучным или тяжеловесным.

В отличие от «Дон Кихота» музыкальная «Энеида» удалась Мариинскому театру куда больше. Во-первых, это проявилось в пении хора и игре оркестра, проведших свои партии вдохновенно и эмоционально: здесь нашлось место и лирике, и трагедии, и величественному и одновременно ненапыщенному эпосу. Конечно, успехом коллективы во много обязаны маэстро Гергиеву – в памятный вечер за пультом стоял именно он, и было совершенно понятно, что Берлиоз – музыка из гардероба маэстро (подобно Вагнеру, Рихарду Штраусу, Римскому-Корсакову или Прокофьеву).

Во-вторых, это в целом удачный каст солистов. Лидировали две дамы меццо – с культурным, прозрачным звуком Екатерина Губанова (Кассандра) и экспрессивная и иногда (особенно в нижнем регистре) работающая «под Образцову» Екатерина Семенчук (Дидона). Культурным звуком и академичной манерой порадовал Александр Гергалов (Хореб).

Удачны были оба «неглавных» тенора оперы – Станислав Леонтьев (Иопас) и Дмитрий Воропаев (Иляс) – оба с яркими голосами, уверенным владением верхним регистром, пением изящным, даже рафинированным. Несколько пресна была Злата Булычева (Анна), в ее пении совсем не было экспрессии, чего-то заставляющего внимать без оглядки – это было несколько странно, ибо потенциал певицы огромен и это хорошо известно. Главной неудачей вечера был Сергей Семишкур (Эней) – в антракте зал официально предупредили, что тенор болен и поет на пределе возможностей.

Разумеется, в этой связи мы попридержим свои критические стрелы и воздадим должное мужеству певца, вышедшего несмотря ни на что в столь тяжелой партии. С другой стороны, оправдан ли такой риск (а в театре есть и другие исполнители партии Энея – Леонид Захожаев, например)? Слушая Семишкура в тот вечер мне неоднократно приходила в голову крамольная мысль: а так ведь и без голоса вовсе можно остаться!

Несмотря ни на что, три вечера с французской оперой были весьма полезны и любопытны, они, безусловно, расширили наш кругозор, дали возможность встретиться с необычным репертуаром, послушать и совсем новых исполнителей, и тех, кого мы уже хорошо знаем, но совсем в иной оперной литературе. Надеюсь, что в течение года Франции с французской оперой придется встретиться еще не раз, и в Москве прозвучат (пофантазируем!), например, «Медея» Керубини, «Пророк» Мейербера или «Луиза» Шарпантье.