Георгий Тараторкин

«Государство и Отечество – это разные планеты» Беседовала Анна ТРЕФИЛОВА, Фото из спектакля «Колчак» (Анатолий БЫЗОВ)   Вот уже целый сезон народный артист России, лауреат Госпремии России, актер столичного Театра им. Моссовета Георгий Тараторкин как минимум раз в месяц уезжает из Москвы в Иркутск, чтобы сыграть в Иркутском академическом драматическом театре имени Н. П. Охлопкова роль Адмирала – главную роль в спектакле «Колчак». О своем герое он, кажется, знает все. – На последних фотографиях Колчак выглядит гораздо старше своих лет. Последние три года его жизни не год за два даже, а может быть, там десятилетия наслаиваются.

И последняя фотография его совершенно уникальная. Она наполовину светлая, наполовину темная. И очевиднее всего в глазах такое глубинное, через знание недоумение.

– То есть вы думаете, что Колчак понимал, куда это все идет, и знал, на что идет он сам?

– Конечно знал! Тем более как человек, который не рвался, как он сам говорил, принимая крест верховной власти, не рвался к этому кресту. Он просто понимал, что этот крест кто-то должен принять. А принять некому. По нынешним временам это понятие, скорее всего, в сознании более близкое к атавизму, нежели к подлинной остроте.

Это долг чести.

– Сейчас порой даже стесняются такие слова говорить: «долг чести»…

– Потому что надо было произвести изменения того, что требовало изменений, – я имею в виду и в политической жизни, и в государственных структурах, – а не разрушать все, включая систему ценностей. Иногда даже, страшно сказать, слова эти вызывают такое снисходительно-улыбчивое отношение, потому что система ценностей нынче разрушена. А другой не представили.

А считать надо от чего-то. Разрушена, ибо помимо необходимых изменений под это дело постарались освободиться от того, чему трудно соответствовать.

– Колчак у вас больше человек или политик в спектакле?

– Он категорически не считал себя политиком. И искренне признавался, что он не разбирается в политике, как подобало бы в этой роли человеку, принявшему на себя крест верховной власти. Не говоря уже о том, что все предшествующие годы для него были наполнены такой дорогой и от Бога данной ему деятельностью.

И по сей день он считается одним из самых серьезных исследователей Арктики. Но это было вычеркнуто, и об этом было запрещено упоминать. А как можно об этом упоминать, если надо было насильно внушить, вбить в сознание и в душу, что Колчак кровавый диктатор…

– Мы вообще падки на то, чтобы нам что-то вбивали?

– Ну, а что, если оглянуться на прошедшие годы, мы что, активно этому сопротивлялись? Просто хорошо бы нам приобрести навык к познанию. Ведь много глупостей, доходящих до преступления, совершается по незнанию.

Ведь помимо существовавшего вранья и гнусностей есть же еще и правда.

– Жуткая, конечно, судьба. Но судьба – ведь это тоже выбор. И Колчак этот выбор для себя сделал.

Вы согласны?

– Да. Я иногда вот так размышлял: ну, не взвали он на себя этот крест, он был бы и в истории, и в памяти народной в полном порядке. И как исследователь Арктики, получивший одним из первых Большую золотую медаль Географического общества, и как величайший профессионал морского дела (конкретно – минного). Ведь во время блокады Ленинграда, когда создавали оборону по воде, пользовались схемами Колчака. Каков факт!

Вот мы с вами говорили: долг чести. Это понятие подлинно, если человек, который принимает крест верховной власти, говорит: я обещаю и клянусь служить Государству Российскому, как своему Отечеству. Поскольку, как вы понимаете, государство и Отечество – это разные планеты.

А государство может быть и больным, и катаклизмы в нем могут быть, и беды, и радости. Могут быть надежды, и может быть больное прошлое, и вера в будущее. Но если это твое Отечество, то все это твое. И боль твоя, и радость.

Все твое.

[%6047%]– Вы же понимаете, что те, у кого эти понятия были, они просто не выживали. Несовместимость с жизнью.

– Конечно! Но как мы хотим без этих понятий называть то, что с нами происходит, «жизнью»? Без этого ведь то, что с нами происходит, «жизнью» трудно назвать.

Недаром же мы все время пользуемся этим убийственным глаголом – «выжить».

– Ну, хорошо, а где их взять, эти понятия? Ну, истребили, опошлили, унизили, но надо же как-то выкарабкиваться.

– А что мы говорим – «выкарабкиваться», если предшествующему поколению суждено было пройти такое, как Великая Отечественная! А как нынешнее государство до сих пор с ними, ветеранами, которых наперечет, обходится: обещали машину – не дали, обещали компенсацию, если не хочет машину, – не дали. Как это может быть?..

– И тут же мы видим бритоголовых мальчиков, которые, кстати говоря, оперируют вот этими самыми «патриотическими» понятиями.

– Правильно. И это опять же потому, что нет системы ценностей. И дело не в каких-то идеологических «измах» предшествующих лет. Это очень тонкая и хрупкая материя, но если она такая, то тем более она требует пристального внимания – сердечного, осторожного, чуткого.

А мы сейчас на театральном форуме обсуждали, опять же пользуясь этим унизительным глаголом «выживать», как выжить российскому театру. В конечном счете, мы интересны, были и можем быть, я надеюсь, только по одной причине – если мы сами себе интересны и сами к себе имеем основание испытывать уважение.

– Так где же его взять?

– Жить по долгу чести.

– Мы с вами только что говорили, что этот «долг чести» с жизнью сейчас несовместим. Ты будешь изгоем, бедным, несчастным и рано или поздно скажешь: да ну его этот долг!..

– А вот это уже зависит от крепости внутреннего стержня. И морального, и нравственного. В разгар кровавых событий того времени американцы предлагали Колчаку кафедру минного дела в Америке. И он не поехал. А кто-то, кому ничего не предлагали, изыскивал пути, как бы вовремя смыться.

А мог бы Александр Васильевич там безбедно существовать и в российской истории и памяти остался в полном порядке.

– А с другой стороны, деревни выжигал? Выжигал. Никуда не денешься…

– Он был в высшей степени не лишенный эмоций человек. Иногда и зашкаливающих эмоций. Поэтому, когда началась «кровь за кровь», он говорил: «Даже то, что делалось без моего ведома, я все равно считаю своей виной». Но когда ему доносят, что красные, раздев догола пленных офицеров, вырезали у них на плечах погоны, а вместо звезд вбивали гвозди… Может ли даже у умеющего себя сдерживать человека быть какая-то непредсказуемая реакция? Один миг.

Или эта информация, что выжигали, могла не дойти до него, потому что понимали, что может не дать на это добро, а потом его подставляли. Может?

– Идеализм глуп? Колчак ведь идеалистом был в какой-то степени, правда?

[%6046%]– Идеализм, если вернуться к серьезному наполнению этого понятия, а не предполагать, что это сопливая инфантильность, спасителен.

– Чем он должен быть наполнен?

– Болью. Мы страсть как хотим испытывать и счастье, и радость, и благость. Но, только полагая, что это не потребует от нас никаких усилий.

– Правильно. Мы же хотим жить здесь и сейчас и чтобы не трогал никто. Жизнь коротка.

– Но если мы смиряемся с тем, что мы так хотим и нам так удобно, тогда и не надо рыпаться. А почему – «не трогайте меня»? Потому что это «трогание», к сожалению, и к боли, чаще всего оборачивалось обманом. То одно, то другое.

Почему для меня так дорого и так болезненно все, что происходит сейчас с театром? Потому что очень часто для человека, многократно обманутого… Вот ему приходит в голову пойти в театр – там не обманут. Но от имени театра сейчас иногда выступают те, кто к театру не имеет отношения. Откровенная пошлость, обман, гнусность, зарабатывание бабок.

Но от имени театра. А человек оскорблен. Потом приезжает действительно театр. Этому человеку говорят: пойдем! И что?

Единожды солгавшему, кто тебе поверит!..

– Так и происходит. Мы же ходили, сколько раз мы защищали то правительство, то президента, выходили на площади!.. А что это такое, если все время надо кого-то или что-то на площади защищать?

– У меня это тоже вызывает недоумение. Я же никого из экономистов или политиков не приглашаю разделить мой сценический труд. Но тогда распишитесь в своей профессиональной несостоятельности, я уж не говорю о чувстве того, что Колчак называл Отечеством.

В человеке вообще, а в русском в частности, мощно заложен самооправдательный фактор. Меня, с одной стороны, огорчает наша насильственная политизированность в контексте времени, а с другой – инфантильность по отношению к Родине.

– Колчак – личность «в разломе». Сейчас такой же «разлом» для личности?

– Я думаю, что все-таки помимо декларируемых и определяемых на уровне государства параметров существования надо же понимать, что жизнь этого государства складывается из потрясающих миров отдельных людей. И если будут нормальные условия созданы для покойного, я имею в виду в бытовом отношении покойного существования этих миров, покой этот мог бы подарить подлинное, глубочайшее беспокойство от встречи с прекрасным, простите за высокий слог. Но я же помню: мы же изломы уже проходили и проходим, и наверняка еще предстоит. На нашей же памяти еще все. Когда зашкаливал криминал, рушились деньги, естественно, какой уж тут театр!..

Вообще невозможно понять: с одной стороны, денежку считаешь, с другой – на улицу страшно выйти. И пережили. Но это же тоже не способ отношения и с самим собой, и с нацией в целом – уповать на то, что она вынесет все. Сколько же можно насиловать эти возможности, заложенные природой, Богом!

Сколько можно демонстрировать такой циничный и изощренный способ эксплуатации, как в отношениях с культурой: «Мы вам даем – вы занимаетесь любимым делом. Вы что, еще и деньги за это хотите получать?» Не то чтобы мы прошли этот этап, он продолжается. Но было и совсем зашкаливающе, когда люди в силу сложившихся обстоятельств вынуждены были отрекаться от призваний, от высочайшего профессионализма.

– А вот Колчак бы не отрекся. Он бы себе, простите, такой роскоши не позволил.

– Да. Потому что у него были свои внутренние, личные понятия чести. Когда к нему пришли «братки» и сказали, что он должен отдать свою саблю, которую он заслужил при обороне Порт-Артура, георгиевскую, он ее выбросил за борт, сказав: «Не вы мне ее вручали, не вам отбирать». Такая судьба, конечно, наталкивает на серьезные размышления. У нас в спектакле нет оценок – хорош Колчак или плох.

Смотрите, мы же удержу ни в чем не знаем. То плохие белые офицеры, то герои. И опять вот эта система ценностей. Вот Гамлет:

Разлажен жизни ход
И в этот ад закинут я,
Чтоб все пошло на лад.

Вот когда мы начнем разговаривать не словами, а чувствами – болью, радостью, надеждами… Ведь, в конечном счете, этим ведется диалог. Слова лишь транслируют. И когда мы начнем друг с другом так разговаривать, может, что-то и получится.

Система ценностей. Мое детство хоть и было полуголодным и полуодетым, оно было счастливым. Потому что я любил маму, а мама любила меня. Другие ценности.

Жить надо, а не выживать.