И сладок, и приятен

«Русское горе» в «Школе современной пьесы» Ксения ЛАРИНА   Игру с Грибоедовым Иосиф Райхельгауз затеял вместе с композитором Сергеем Никитиным и литератором Вадимом Жуком, отважно дописавшим классика. «Дым отечества» поистине порождает чудовищ. Чудовища расползаются по бескрайним российским просторам, плодясь со скоростью тараканов и заполняя окружающее пространство своими эстетическими испражнениями.

Тот, кто не подчиняется этому закону всероссийского выживания (или вырождения), имеет два возможных пути – «вон из Москвы» или в желтый дом на цепь. Со времен Грибоедова в России мало что изменилось.

И на месте отважного безумца Чацкого может оказаться любой. Наш Чацкий – это типовой диссидент не слишком ухоженного вида, изуродованный хорошим образованием и неизбывной тягой к перемене мест. Блеск в его глазах еще есть в наличии, но уже какой-то мутный. Тяга к женскому полу тоже присутствует – но объект его желаний наделяется им не существующими в природе чертами, давно отмершими, отвалившимися за ненадобностью. Поскольку объект – в данном случае Софья, – плавая в отеческом дыму, как в зловонной жиже и балдея от собственной красоты и обаяния ума, – давно превратился в вялое рыхлое существо с волооким взором и интеллектом читательницы журнала «Лиза».

Да и деревенская девочка Лиза довольно скоро освоила законы выживания в среде местной элиты и вовсю манипулирует собственной хозяйкой и ее отцом, демонстрируя манеры современной лимитчицы, приехавшей завоевывать столицу и весьма в этом нехитром деле преуспевшей. Бал у Фамусова точно следует классическому определению графини – внучки – «какие-то уроды с того света – и не с кем говорить и не с кем танцевать». Ни танцевать, ни тем более говорить действительно не с кем – парад уродов, больше похожий на выставку мертвецов в анатомическом театре, дает публике полное представление и о нравах и традициях этого общества.

Здесь мракобесие выдается за национальную идею, фиглярство и похабщина – за оригинальность, клевета и оскорбления – за прямоту, ксенофобия – за патриотизм, похотливость – за любовь. Софью и Молчалина то и дело подменяют их куклы-двойники – с выпученными глазами и безвольно волочащимися конечностями – и порой разобрать, чучело это или человек, уже невозможно.

Путь, избранный Чацким, угадывается в тот момент, когда, оставив тщетные усилия установить контакт с этими чудищами, он заправит в пишущую машинку чистый лист бумаги и начнет фиксировать эту странную, дикую страну, в которую он вернулся и которой так изумился. Он действительно похож на сумасшедшего. Только вместо смирительной рубашки на нем появится вельветовый пиджак Бродского. И когда он нараспев с листа начнет читать: «Не образумлюсь, виноват и слушаю, не понимаю», – станет окончательно понятно, о чем рассказали нам историю артисты театра «Школа современной пьесы».

Москва встречает чужака ощетинившимися метлами, вилами, топорами, серпами и молотами. Ими же и провожает.

Москва давно ждала такого спектакля, отсылающего нас к истокам любимовской «Таганки» с ее скрытыми смыслами и смелыми выпадами. Иосиф Райхельгауз одновременно и ностальгирует по этим временам, и насмехается над ними. Поскольку всем известно, что история повторяется как фарс.