Интервью с Зурабом Соткилавой

«Я красотой никогда не блистал. Всегда брал пением»

В понедельник празднует свое 70-летие самый солнечный тенор советской эпохи — солист Большого театра Зураб Соткилава. Блистательного русского грузина любят даже те, кто не слишком почитает оперу и мало разбирается в классической музыке.

Накануне юбилея со знаменитым певцом встретилась обозреватель "Известий" Мария Бабалова.

вопрос: Юбилейных хлопот много?

ответ: Ужасно.

Сил массу отбирают, и волнение, конечно, страшное. Я хотел сделать скромный "домашний" концерт: собрать всех своих близких и учеников и немного повеселиться. Но желающих меня поздравить оказалось так много, что пришлось согласиться на два серьезных гала-представления. И это очень трудно.

у меня заканчивается контракт.

И продлевать я его не стану. Сидеть в театре без дела, просто быть там я не хочу. Думаю, что никакой перспективы у моих взаимоотношений с Большим театром нет.

в: Вы довольны своей певческой биографией?

о: В свое время я спел в Большом театре все что хотел и сделал это на достойном уровне.

Плохо другое — на первую свою зарубежную постановку я выехал в сорок три года. Это поздно, тем более для тенора из Советского Союза, потому что импресарио, естественно, хотят работать с молодыми. Сделай я это раньше, у меня была бы совсем другая карьера. В принципе на Западе я мог стать миллионером за два-три сезона. А в России на старости лет оказался достоин лишь пенсии в 2700 рублей в месяц.

Во всем мире, если ты проработал в театре 20 лет и был ведущим солистом, при выходе на пенсию тебе положен достойный пансион от этого театра. Если бы я получал тысяч пять долларов в месяц, то жил бы сейчас спокойно, ничего не делая.

Надо было бы мне родиться лет на тридцать позже.

Сегодня у молодых шансов в жизни гораздо больше, чем было у моего поколения. Я не умею просить и унижаться, а для того, чтобы тебя отпустили за границу, этим надо было заниматься постоянно. Надо было дружить с девочками из Госконцерта, чтобы они вместо твоей фамилии другие не посылали, сообщая, что ты "очень занят" и приехать не сможешь.

Еще, конечно, я много глупостей и сам сделал. Самая большая моя ошибка была, когда, приехав в Америку, я отказался от предложения прослушаться на CBS. Еще мне не повезло: президент звукозаписывающей компании Sony, который меня очень любил, успел выпустить лишь один мой диск, а после его смерти все остальные на фирме меня только обманывали. А все мои диски, что я обнаруживаю в России, — пиратские, очень плохого качества.

в: Пиратские записи — верный признак популярности.

о: Это не популярность, а воровство. А популярность у меня хорошая, добрая. Я хорошую жизнь прожил, я счастливый человек.

Все в жизни попробовал, все познал, все, что хотел спеть, спел. И люди меня искренне любят. Когда я появляюсь, встают по собственной инициативе.

в: Вы ни разу не пожалели о том, что предпочли карьеру оперного певца, а не футболиста?

о: Нет. У нас в семье все делалось для того, чтобы отвлечь меня от футбола, который считали хулиганской игрой. Несмотря на мое сопротивление, меня заставляли ходить в музыкальную школу, но с занятий я сбегал на стадион. Спустя полгода мать узнала об этом и в наказание изрубила топором мои любимые бутсы. Из футбола я ушел не по своей воле — после серьезной травмы уже не мог играть.

Мне было 20 лет, и казалось, что жизнь кончилась, мир рухнул. Отчисление из тбилисского "Динамо" — моя первая мужская слеза.

в: А вторая?

о: Конечно, смерть мамы. Я готовился к дебюту в Большом театре и так хотел привезти ее в Москву, где она никогда не была. Даже платье ей нарядное сшили.

Но моим родителям не довелось слышать и видеть меня на сцене. А сегодня я даже на могиле родителей побывать не могу.

в: Это как?

о: Это плохая история. В прошлом году я хотел поехать в Абхазию — принять участие в фестивале, который проходит в Пицунде, и побывать в Сухуми на могиле родителей.

Но абхазские власти меня не пустили. Сказали, что мой визит — это чуть ли не политическая акция, инспирированная Грузией. А я же сам сухумский — там родился и вырос.

в: И теперь для того, чтобы в Тбилиси съездить, вы визу получаете?

о: К счастью, нет. У меня два паспорта — российский и грузинский. Но вообще идиотизм — визы придумывать, прямое транспортное сообщение отменять, а сопредельные государства тут же цены на билеты подняли.

На этой ситуации, думаю, кто-то банально делает деньги. Саакашвили или его политический курс могут России не нравиться, но с простыми людьми так поступать нельзя.

в: Где, на ваш взгляд, выход из этого конфликта?

о: Если бы я знал ответ на этот вопрос, то пошел бы в политику. Мне кажется, люди должны не риторикой заниматься, а сесть и поговорить друг с другом по-мужски.

в: А запрещенные грузинские вина вы продолжаете пить?

о: Те вина, что запретили, я никогда не пил. "Хванчкары" в Россию всего 500 декалитров приходило, а продавалась она — фальшивая — по всей России.

в: Какой юбилейный тост пришелся бы вам по душе?

о: Грузинские тосты — это всегда аванс на то, что ты станешь хорошим человеком. А я о себе все хорошее уже услышал. Хочу лишь, чтобы я еще немножко был здоров, как сегодня.

Материальных подарков мне не надо. Я к подобным вещам равнодушен. Долгое время я ездил на "Оке", так мне на ней нацарапали: "Не позорь нацию — смени машину".

в: А вам когда-нибудь приходилось обращаться за помощью к своим высокопоставленным поклонникам?

о: Я не вор в законе, это точно, но всю жизнь придерживался принципа: "Не верь, не бойся, не проси".

За себя не могу просить. За других — миллион раз просил. Сколько я самых разных писем подписал. Дело даже до смешного доходило.

Один популярный, может быть, даже самый известный в России эстрадный певец попросил меня подписаться под письмом с вопросом, почему его Ельцин к себе не приближает. До сих пор, когда вспоминаю эту историю, умираю со смеху.

в: Имя этого певца можно узнать?

о: Зачем?

Мужчина должен уметь молчать. Мы с ним дружим, он хороший, но просто очень амбициозный парень. Я ненавижу Андрона Кончаловского за то, что он своих женщин выставил на всеобщее обозрение, рассказав в своих книгах все до мелочей: с кем, когда и как долго.

Совсем с ума сошел! Он перестал для меня существовать как мужчина.

в: А сами-то миллионам советских девушек головы вскружили?

о: Я красотой никогда не блистал.

Всегда брал пением. Семья для меня — это святое. То, что я есть сегодня, — это заслуга Элисо.

Хотя ей никогда легко не было. Две дочери и муж-тенор в доме — это хуже, чем пятеро детей. Но она красивая и сильная женщина из рода Багратиона. Именно Элисо создала в нашей семье комфортную обстановку и все сделала для того, чтобы я мог петь до сих пор.

Она ради меня карьерой пианистки пожертвовала, а в отличие от меня консерваторию с красным дипломом окончила! Все удивлялись, почему она вышла за меня замуж. А потому что пока все говорили: "Ах, какая девочка!", я взял и женился.

в: Вам не жаль, что никто из ваших дочерей не пошел по вашим стопам?

А ведь младшая — Кэти хотела стать певицей.

о: Да, она очень хотела. У нее был прекрасный голос, я с ней год занимался, и она очень хорошо развивалась.

Но потом мама — наш самый строгий критик — сказала ей: если петь, то хорошо, а так, как ты поешь, лучше не надо. На этом с семейственностью в опере было покончено.

в: Какие послушные у вас дети…

о: Да. Но должен сказать, что я никогда ими не командовал, не говорил, что им нужно делать по жизни, как и где надо учиться, и ничего им не запрещал. Единственное мое требование — чтобы в десять часов вечера девочки были дома.

Иначе я рвал и метал. Может быть, этим я сделал их слишком домашними. И единственное, о чем я жалею, что младшая никак замуж не выйдет.

Девушка должна выходить замуж совсем молоденькой, пока глупенькая. Потом у нее запросы так вырастают, что найти спутника жизни ей крайне затруднительно. Хорошо хоть старшая, Тея, вышла замуж за замечательного парня — врача. Он, правда, испанец.

Так что живет она теперь в Испании, и видимся мы нечасто. Но надеюсь, что скоро стану дедушкой. Мечтаю об этом уже много лет.