Я не страдаю манией величия

– Как начиналась ваша певческая карьера? – Мои самые ранние воспоминания связаны с войной, блокадой Ленинграда, постоянным голодом и нуждой. Отец с дядей ушли на фронт, а мы с мамой, тетей и бабушкой остались в Ленинграде. Страшно было: однажды я увидела в подъезде умершего от голода человека, и это зрелище до сих пор стоит перед глазами.

Мамочка говорила, что хотела бы мне отдать свои 125 граммов хлеба, но понимала, что тогда умрет от голода и я умру тоже.

Это был ад. Ели ремни вареные, варили какой-то гадостный студень… Все время хотела есть и кричала «аога» – тревога и «анитки» – зенитки. Когда нас эвакуировали по Ладожскому озеру, стояла лютая зима, но лед не выдерживал грузовики с людьми, и несколько машин ушли под воду. Нас Бог миловал.

После войны мы вернулись в Ленинград, где узнали, что нашу большую квартиру в старинном особняке отдали другим людям и нам в этой квартире выделили всего комнатку. Даже свои вещи мы выкупали потом у этих людей. Для меня все это было дико, я никак не могла понять: почему нам нужно выкупать свои же вещи? Соседи по коммунальной квартире прозвали меня «певица» и жаловались маме, что я целый день завожу патефон.

А я обожала петь и всегда, где только могла, что-то напевала. В первом классе пошла записываться в хор, но меня не взяли. Я не знала ни одной песни до конца. Заучивать тексты для меня было самым страшным наказанием!

Но я так горько плакала, что надо мной сжалились и приняли в хор условно. И вновь пришлось заучивать тексты. Помню, когда я окончила школу, то сказала родителям, что выберу профессию, где не надо будет ничего учить. После школы я хотела пойти в консерваторию, но отец заставил отправиться на подготовительные курсы в радиотехнический вуз. Папа сказал, что из меня не выйдет певицы, так как я совсем не умею петь, и поэтому не стоит тратить время на глупости.

Но я все-таки не смирилась с этим и тайком от родителей пошла поступать в консерваторию. Там был жуткий конкурс – 100 человек на место. Но я поступила! Из-за этого папа не разговаривал со мной целый год.

Когда я отучилась в консерватории 3 курса и получила две золотые медали на конкурсах, меня пригласили работать в Большой театр. Тогда отец уже не так скептически высказывался относительно моего желания стать певицей. Родители гордились мной и были счастливы, что мне удалось добиться своей цели. – Вы родились в Ленин­граде, но «театром своей жизни» выбрали Большой театр в Москве… – Когда я была студенткой 3-го курса, меня пригласил Большой театр, и я не могла устоять против такого искушения, тем более, что Кировский театр в то время меня не приглашал. Я нисколько не жалею, что всю жизнь прожила в Москве и пела в Большом театре, потому что это был лучший театр в нашей стране. Я очень много пела с Гергиевым, и не только здесь, но и на Западе.

Конечно, я немного жалею, что мало пела в Кировском театре, потому что это мой город, я здесь прожила всю блокаду, войну, тут проходило мое творческое становление, но зато я много пела в ленинградских филармониях. Судьба моя сложилась хорошо. – Вы судили многие престижные вокальные конкурсы. Собственный конкурс – это желание создать школу или удовлетворить творческие амбиций? – У меня никаких амбиций никогда не было, и утверждаться мне в мире музыки не надо. Я не страдаю манией величия, потому что от этого меня в юности быстро излечил папа.

Когда я начинала петь, он сказал: «Никогда не будь примадонной, они все дуры». И я с ним согласна, прожив всю жизнь среди примадонн. Чем больше музыкант, тем он проще.

А свой конкурс сделала для того, чтобы привезти сюда лучших музыкантов, чтобы они помогли молодым, которые будут заниматься в моем центре. И все это – для города, для русских людей. Мне хочется нашей молодежи передать весь мой опыт.

А из-за чиновников не удается сделать это так, как задумала. Это тем более обидно, что я даю мастер-классы во многих странах. – Талантливых певцов много, а Елена Образцова – одна. Поделитесь секретом успеха. – Пробиваются самые талантливые. Для того, чтобы быть певцом, недостаточно одного голоса. Нужна безумная работоспособность – если человек не умеет работать, он погибает как талант.

В любую погоду мы шли на занятия, я ходила на занятия в Аничков дворец пешком из Автово – у меня не было даже трех копеек на трамвай. Еще нужно сохранить то, что тебе дал Господь. Помню, когда я начинала петь, меня ругали за грудные ноты.

Но я сказала: «Мне это дал Боженька, и я пронесу этот дар через всю жизнь». У певца должно быть железное здоровье. Вот у меня каждый день что-то болит, даже мой муж смеялся, что у меня не может быть такого, что ничего не болит.

Но я все равно выхожу на сцену, потому что меня ждет публика – как я могу не выйти? Обязательно нужно учить языки. Первое время на гастролях я была как собака – по интонациям пыталась понять, что мне говорит дирижер, поэтому постоянно попадала в дурацкое положение. Будущему певцу надо очень многое знать – историю создания оперы или другого произведения, эпоху, жизнь композитора и почему он обратился к этому сюжету, надо разбираться в живописи, литературе.

Но и этого мало. Певец должен общаться с людьми, любить и пережить страсть, страдать и пережить потери. И только тогда душа наполнится необыкновенным богатством, будет что сказать людям. Кстати, первые лет 20 своей певческой карьеры я панически боялась выходить на сцену.

У меня осталась брошюрка с детского концерта, где написано: «“Соловушки”, запевает Ляля Образцова». Так вот, я там не запевала, не смогла выйти на сцену, так страшно было. Потом еще долго с этим боролась, но сейчас на сцене чувствую себя великолепно.

В творчестве нельзя останавливаться, нужно все время учиться петь новые партии. Чем больше работаешь, тем совершеннее техника исполнения. А самое главное – надо выходить на сцену только тогда, когда есть что сказать людям. А если нечего, то и учиться не нужно. Ведь на сцене певец, как голенький – все видно: умный ли он, есть ли у него что-то в душе, или там пусто… – Ваш гастрольный график расписан на много лет вперед.

Как вам удается выдерживать такой бешеный ритм? – Знаете, что такое старость? Усталость и слабость, ничего более! Если бы у меня не хватило силы духа и желания ежедневно совершенствовать себя и радоваться жизни, я давным-давно превратилась бы в старушку, обсуждающую свои болезни и негодное правительство.

Вот этого как раз и не надо допускать, тогда ты будешь до последнего дня молодой, нужной и любимой. Никогда не забуду один случай: я уже была знаменита, но места в спальном вагоне мне еще не полагалось, и я ездила в купе. Однажды мои попутчики стали расспрашивать меня о жизни, и я начала описывать трудности: дома бываю редко, с мужем и дочкой вижусь мало, переживаю перед выходом на сцену, все время нервы… И вдруг соседка прерывает меня и говорит: «Чего ты жалуешься? Ты попробуй, как я, на каменоломне попаши». Так что все познается в сравнении! – В творческой среде очень часто живется нелегко.

Можете ли вы дружить с талантливыми соперницами, конкурентками? – У меня никогда не было никаких конкурентов и соперниц. Я очень уважительно относилась ко всем коллегам и очень их любила и люблю. Никто никогда не займет чужого места, все в жизни занимают только свое, поэтому не надо бояться соперничества. Наоборот, если ты на сцене с большими певцами, ты можешь у них очень многому научиться и петь еще лучше. – Говорят, вы дружите с Монтсеррат Кабалье? – Да. Это очень хорошая женщина – замечательная, добрая, доброжелательная.

Она мне, кстати, тоже очень много дает советов всегда. Теперь, когда я нахожусь на ее концерте, она всегда со сцены говорит: «Среди нас, здесь, в зале, присутствует великая Образцова». Представляете, как это приятно?! Эта дружба, человеческие отношения дорогого стоят.

Был даже такой случай – на фестиваль в Барселоне пригласили по пять лучших исполнителей Кармен и Хозе. Впервые я слушала Монтсеррат Кабалье не в записи, а живьем. Она пела «Сицилийскую вечерню».

Я была совершенно потрясена. Пришла в ее гримерку после спектакля, встала перед ней на колени и сказала, что никогда не думала, что можно так петь. Она была счастлива. Я сказала Монтсеррат, что хочу подарить ей свою норковую горжетку. «Что ты, Елена, эта твоя горжетка мне только на шляпку». (Я тогда была очень худенькая). А на следующий день уже я пела Кармен.

Тот спектакль действительно получился выдающимся. И уже Монтсеррат пришла ко мне за кулисы и грохнулась на пол. Я сказала: «Теперь надо искать домкрат».

Еле-еле ее подняли и очень долго смеялись.