Эпоха, которую мы не забыли
Юозас Будрайтис / Марк Захаров / Нина Чусова Юозас Будрайтис: «Любимое блюдо – литовский хлеб»
Ностальгия для меня – воспоминание о том, как я мальчиком иду по деревенской дороге, пересохшей от солнца, и между пальцами ног бьют фонтанчики пыли. Вот это натуральное соединение с природой больше не повторится, как и ощущение свободы, – когда ты не связан ни с цивилизацией, ни с политической формацией.
Детские воспоминания не зависят от строя, если есть любящая семья и все здоровы. Мы жили в Клайпеде, и я помню, как подростком подрядился таскать коробки с пленками по кинотеатрам, чтобы иметь возможность бесплатно смотреть кино. Я тогда любил «Трактористов» и «Судьбу Марины» – первый цветной советский фильм, который я посмотрел!
Очень нравилась актриса Конюхова… (А в школе, после войны, у нас еще играли довоенный гимн Литвы… Потом семья вынуждена была бежать из Клайпеды, поскольку отца, простого рабочего, собирались арестовать за то, что его брат ушел на Запад.)
Не могу сказать, что сегодня у литовцев есть какой-то специальный интерес к кинематографу прошлых лет, но, когда проводился фестиваль–голосование за лучший литовский фильм, кинозалы были переполнены, и первые три места заняли фильмы советской поры («Никто не хотел умирать» – на 3-м месте).
В юности остро не хватало образования в области передовой мысли. Мы нахватались половинчато, урывками. Никто не знал от корней.
Было время, когда я постоянно носил с собой книгу «Современный экзистенциализм», единственный источник, из которого я мог черпать Сартра в цитатах, на удивление совпадавшего с моими ощущениями. Каким-то чудом в Риге купил письма Ван Гога и пять лет носил их с собой. Чуть позже вышел Аполлинер «Вот я весь пред Вами…».
Я не принадлежал ни к каким «закрытым» читающим кругам, все эти имена были навеяны общей интеллектуальной атмосферой.
Молодежь Литвы в 60–70 годах покупала книги на польском языке в магазине «Дружба». Даже польские авторы были относительными диссидентами, а уж переводы… Я сам впервые прочел Кафку на польском языке. В 60-х годах «Замок» обсуждала вся Литва.
Внимательно следили за Солженицыным. До сих пор храню «самиздатовского» Бердяева. Среди «продвинутой» литовской молодежи был очень популярен Мандельштам. Звучал Вознесенский, особенно после таганского спектакля «Антимиры».
А я всегда обожал Зощенко, даже устраивал семейные чтения вслух.
Большинство литовских писателей советской поры сопротивлялись молча, диссидентом был только Томас Венцлова. Воспевавших советскую власть, но сумевших довольно быстро переориентироваться я не сужу, это не повод исключать людей из круга моих знакомых; для меня гораздо важнее, насколько честны они были со мной. Но большие художники, творившие в советскую эпоху, востребованы и сегодня: Марцинкявичус, Слуцкис, Гяда…
Сегодня я живу все в той же квартире (правда, теперь приватизированной), на улице с тем же названием – Чюрлениса. Мои близкие, как и раньше, проводят каникулы в Паланге, Ниде, или на литовских озерах. По-прежнему мое любимое блюдо – литовский хлеб, который мне привозят в Москву
С годами все больше тоскую по родине; меня ведь в Литве никто не знает, там меня не встретишь ни на экране, ни на сцене, ни просто на улице… А внуки мои учат русский язык как второй иностранный.
[%2579%]Марк Захаров: «Сегодня дверь не открывают никому»
Я всегда мечтал пройтись по Тверской 1913 года. Помню, когда пришел в «Ленком», повесил в служебном буфете фотографии старой Москвы (был осужден за безвкусицу секретарем райкома Свердловского района).
Старые домишки на Красной Пресне, в одном из которых находилась наша коммуналка на 8 семей с одним туалетом, почти полностью сегодня снесены. Но я прихожу до сих пор посмотреть на то место, где стоял наш дом. Хотел бы я там жить? Вернуть то время? Нет!
Но жадно смотрю кадры хроники тех лет всякий раз, когда они мелькают по телевизору.
Вернувшись из эвакуации, мы с мамой обнаружили, что в наших двух комнатках уже кто-то живет. Абсолютно чужая нам соседка открыла дверь и сказала: живите у нас! Мы больше полугода жили в одной комнате с ее семьей, и они делились со мной.
А сегодня дверь не открывают никому, даже при переписи населения…
Очень хотелось участвовать в движении стиляг, жалко, денег не было. И первое, что я сделал по приезде в Пермь (когда меня туда распределяли, это был еще город Молотов) – заказал у портного длинный пиджак из модной клетчатой материи и соорудил на голове нечто вроде кока.
Хотя и слушал «Голос Америки», диссидентом не был: самый мужественный свой поступок совершил в Театре Сатиры: нас собрали голосовать за введение советских танков в Чехословакию. Поняв, что не смогу поднять руку «за», на цыпочках вышел в ближайшую дверь – сделал вид, что по срочному делу, все сделали такой же вид, и мне ничего за это не было. Коллектив благополучно справился без меня.
Руководители разных уровней боролись с «пропагандой рок-музыки» в «Звезде и смерти…» и «Юноне…» (сколько сил я тогда отдал, чтобы раздобыть бас-гитару для живой музыки!) Спектакль «Тиль» был признан «антисоветским явлением», карьера моя висела на волоске: жена одного из «портретов» (как называл Юрий Любимов членов Политбюро), приняв «Тиля» за детскую сказку, пришла на спектакль с маленьким внуком; в этой ситуации смелые «фламандские» шутки Григория Горина возмутили ее до крайности.
Наверное, ностальгия связана с молодостью организма. В 1996 году мы с Петром Вельяминовым и Георгием Жженовым в команде предвыборной кампании Ельцина посетили город Пермь – я и Вельяминов в разные годы работали там в театре, а Вельяминов и Жженов в молодости отбывали там срок. И они весело смеялись над «забавными» историями, связанными с общими воспоминаниями о тюрьмах, пересылках, лагерях, – мне было жутковато.
А в результате перестройки я наконец перестал занимать деньги. Приватизировал квартиру (которую еще в советское время получил в «престижном» доме – там жила Алла Пугачева!), но вот земля не приватизирована: нам грозят огромные налоги (так же, как и на землю под театром). Со времен эвакуации деликатесом считаю жареную картошку, а также (совсем интимная подробность!) котлеты, приготовленные тещей.
Народ стал агрессивнее, особенно опасны массовые «гуляния». Студенты же сегодняшние очень мне нравятся – искренне хотят чему-то научиться, преподавателей уважают за истинные заслуги, а не потому, что лауреат. А перед зрителем теряешься: при нынешнем избытке развлечений не знаешь, чем удивить, а после Беслана – чем напугать?..
[%2578%]Нина Чусова: «Еще будет волна советской моды»
Я не очень сознаю, что такое эпоха: если человек хороший – он хороший независимо от эпохи. В советское время жила я в городе Воронеже (в моих воспоминаниях очень молодежный город, а теперь стал «коммунистическим» и каким-то бандитским). Жила я в частном доме (до сих пор моим идеалом жилища является частный загородный дом, разбогатею – куплю), с садом и огородом.
Была гордостью школы – отличницей и безудержной активисткой культмассового сектора. Излишне длинная для ролей снегурочек и дюймовочек, начала ставить пьесы сама. С удовольствием вместе со всеми, яростно раскачивая головой в бантах, пела в хоре при ЦК ВЛКСМ: «За детство светлое спасибо, Родина, спасибо, партия, тебе!» Текст, конечно, так себе, но мне нравилось, что нас так много, а особенно общение после репетиций. При этом галстуки пионерские, сколько носили, столько мечтали снять. А потом, помню, шли в кафетерий, где девушка в белом халате серого цвета варила в чане сардельки – как вкусны они были с белой булкой и горчицей!
Я, кстати, не люблю эти новые горчицы: мне нужна ядреная.
С 8-го класса начались дискотеки. Как сейчас помню, в клубе им. Тельмана, где днем репетировали хоры старушек и работали разные кружки. Как тогда смешно одевались – рукава «летучая мышь», сапоги фабрики «Скороход», дурацкие шапочки с помпонами… Хотя, думаю, еще будет дизайнерская волна советской моды.
От музыки диско прихожу сегодня в ужас (помните Сан-ремо!), но Челентано с удовольствием включаю по утрам – очень позитивно.
Любила ездить с мамой в Москву – предрпиятия устраивали под видом экскурсий шопинг-туры за колбасой, полуоплаченные профсоюзом. Меня очень привлекала Москва, как большое пространство, а в очередях стояла мама.
В детстве я читала Николая Носова, до сих пор люблю и храню книги Нодара Думбадзе, его образы нахожу трогательно-светлыми. Обожаю все советские мультфильмы, особенно «Варежку», от которой хочется поплакать. Последним советским мультфильмом считаю «Маму для мамонтенка».
Кстати, чтобы помочь заплакать Чулпан Хаматовой на репетициях «Мамыпапы…», я подарила ей диск с песенками из советских мультиков.
Хотя неплохо пообедать в ресторане, часто возникает желание поесть дома картошки в мундире с подсолнечным маслом и квашеной капустой. Любимое исчезнувшее грушевое ситро мне сегодня заменяют воды Лагидзе. И всегда с удовольствием ем кабачковую икру в стекляной банке (верхний заплесневелый слой аккуратно снять!).
Как изменились люди? Стали опаснее, раньше просто ругались, теперь могут ударить, а то и убить. Особенно подростки.
Занимаюсь вьетнамской системой нит-нам – дает спокойствие…