Кадры по-прежнему решают многое
Спектаклем 10 февраля, транслировавшимся российским телевидением (канал "Культура") на всю страну, Большой театр России завершил серию премьерных показов своей последней работы — оперы П.И.Чайковского "Мазепа" в постановке "сборной Грузии" (режиссёр Роберт Стуруа, художник Георгий Алекси-Месхишвили, хореограф Георгий Алексидзе) и питерского дирижёра Александра Титова (на чьём счету — прошлогодний успех "Похождений повесы" Стравинского).
Собственно премьерный спектакль 30 января получил противоречивые отзывы столичной прессы и публики, причём по большей части негативные, но некоторые неудачи и нестыковки первого представления всегда можно объяснить премьерной нервозностью, нехваткой постановочного времени (а его всегда не хватает — как бы много поначалу его не было) и прочими извиняющими обстоятельствами. Трансляционный спектакль — уже пятый по счёту, к нему у театра было время подлатать остававшиеся недоделки, а самое главное — подобрать из всего каста в 24 человека именно тот состав, который наилучшим образом подошёл бы и к воплощению режиссёрских замыслов именно этой постановки, и вообще оптимально бы справился с непростыми вокальными партиями замечательной русской оперы.
Что бы ни говорили теоретики и практики оперного театра, какие бы пути — оптимистические или же напротив, пессимистические — не предрекали жанру как таковому, чем бы ни пытались его оживить — привлечением громких имён из сопредельных жанров, городов и весей и пр., думаю, не будет большим открытием утверждение, что всё же в центре оперного спектакля находится музыка, а без качественного вокала — всё предприятие вообще по большому счёту лишено смысла. Тем более в Большом — театре старинном и, как следствие, консервативном, но с богатейшими певческими традициями.
Тем более в русской опере, где Большому просто по статусу дoлжно быть эталоном и образцом для подражания (быть может даже в большей степени, чем Мариинке, на сцене которой хотя и состоялись в своё время мировые премьеры большинства русских классических опер, но дух которой куда более космополитичный, как, собственно, и самого Питера в целом, чья "нерусскость" давно уже стала притчей во языцех). Подбор же солистов, по крайней мере, на некоторые главные партии для "экзаменационного" показа многомиллионной аудитории российских и не только российских телезрителей, честно говоря, вызвал удивление.
Прежде всего, это касается титульной партии коварного украинского гетмана, которая была отдана бывшему солисту Мариинского театра Валерию Алексееву. Роль Мазепы у него сделана действительно превосходно, образ нечистоплотного и мстительного сепаратиста создан изрядный и в плане актёрском не то что не имеет претензий, но заслуживает всяческих похвал: пожалуй, это был самый цельный и продуманный типаж во всём спектакле. Чья здесь заслуга? — скорее самого артиста, который исполнял партию многократно на самых разных сценах.
Но, увы, помимо актёрства капризный жанр предъявляет к своим протагонистам ещё по крайне мере одно немаловажное требование — голос. С этим, к сожалению, было уже сложнее: пение Алексеева грешит многочисленными неточностями, прежде всего интонационного порядка, звук в серединах и концовках фраз постоянно куда-то заваливается. Но самое печальное — как бы ни стар был главный герой оперы согласно либретто, всё ж он приблизительно ровесник, например, Кочубею, или его жене, однако, слушая Алексеева, этого определённо не скажешь — тембр настолько несвеж, во многих местах стёрт, натужен, что встаёт закономерный вопрос: чем было вызвано приглашение этого, безусловно, заслуженного, но ныне мало подходящего для титульной роли певца? Его международной репутацией? Тогда б логичнее было пригласить, например, Сергея Лейферкуса, чьё реноме куда выше.
Отсутствием у режиссёра идей относительно главного персонажа, когда ох как нужен опытный артист, способный скроить роль по собственным, давно заготовленным лекалам? Тогда куда логичнее выглядела бы аренда Николая Путилина из Мариинки. Нехваткой собственных вокальных ресурсов у театра? Но в Большом как раз сегодня есть немало подходящих баритонов (Мурзаев, Нечаев, Редькин, наконец, Черных, да и ветераны театра Верестников или Веденеев), способных уж с вокальной то точки зрения дать фору многим и многим!
Также недоумение, но уже иного рода вызывает Вадим Лынковский в партии Кочубея. Здесь с вокалом почти всё в порядке (может быть лишь натянутый верхний регистр может заставить поморщиться бывалого меломана), что и не удивительно, поскольку последняя работа певца на сцене родного театра (Банко в "Макбете") была более чем достойной, в ней было всё — и вердиевская кантилена, и благородство стиля, но в актёрском плане певец совершенно не готов к роли умудрённого опытом старого казака. Его игра нарочита, а внешний вид — почти комедиен, поскольку, несмотря на колоссальный грим, с головой выдаёт молодого, полного сил человека.
И это притом, что в театре есть немало басов — начиная от умудрённого Владимира Маторина и заканчивая молодым Михаилом Казаковым, которым образ Кочубея вполне по плечу!
Несмотря на название оперы, её главным персонажем по признанию самого композитора является Мария, как и в вечер премьеры отданная Лолитте Семениной. Обаятельная молодая женщина, с красивыми глазами, гибкой фигурой, она могла бы стать идеальной создательницей центрального образа, если бы не одно но: отсутствие подходящего для данной партии голоса.
Семенина — замечательная Татьяна, Иоланта, Мюзетта рядовых спектаклей театра, довольно-таки успешная Лю в премьере "Турандот" (хотя уже в этой партии весовая категория её голоса вызывает сомнения) — обладает красивым тембром, способным ласкать слух, узнаваемым звучанием, её вокальная школа заслуживает восхищения (разве что дикция не всегда на высоте). Но для драматической партии Марии её красивого голоса местами катастрофически не хватает — лиричная финальная колыбельная, самый известный хит оперы, спета превосходно, но этого мало! Нижний и средний регистры певицы не раз нещадно забиваются оркестром и отнюдь не по вине последнего. В прошлые годы в Большом Марию пели такие большие голоса как Держинская, Тугаринова, Милашкина, Раутио и на вопрос многих и многих, почему имя Марии Гавриловой, пожалуй, единственной певицы из сегодняшней труппы — с красивым, достаточно мощным и славянским по звучанию голосом — подходящей для данной партии, не стоит в премьерной афише остаётся только развести руками.
Но у спектакля есть и свои вокальные удачи.
Это, безусловно, Михаил Губский в партии Андрея, певший выразительно, свободно, обладающий прекрасной дикцией (единственный в тот вечер вокалист, у которого было понятно каждое слово). Голос Губского может быть не так мощен, как голоса Атлантова или Щербакова — Андреев прошлой постановки театра, однако ему удаётся справиться с плотной оркестровой фактурой, не сорваться на крик. Кроме того, его пение выразительно, а та экспрессия, какой он наделяет своего героя, говорит в пользу Губского как актёра недюжинного дарования.
Хороша и Ирина Долженко в партии Любови Кочубей — вокальную линию отличает пластичность, певица легко справляется с вершинами и глубинами тесситуры, а её средний регистр — настоящее золото. Образ Любови решён несколько однообразно, что во многом заложено постановщиками — здесь мать Марии скорее волевая интриганка, подстать и своему мужу, и гетману, но драматическое объяснение с дочерью проведено певицей с эмоциональным накалом, соответствующим замыслу композитора.
На фоне такого противоречивого впечатления от солистов хор и оркестр театра оставили скорее положительное впечатление, хотя и здесь не всё однозначно. Приход Валерия Борисова на пост главного хормейстера весьма ощутим — коллектив стал более дисциплинированным, звучание обновлённым, в то же время не утрачены и индивидуальные черты фирменного стиля хора Большого театра. Оркестр порадовал сыгранностью и отсутствием откровенных ляпов (не было даже обычных киксов у меди), однако трактовка Александра Титова представляется чересчур громогласной, плакатной, но при этом лишённой смыслового единства — нервозность в исполнении есть, а вот нерва как-то не наблюдается.
По-настоящему ансамбль солистов и оркестра сложился только ко второму акту, в то время как увертюра и начало оперы прозвучали довольно-таки невнятно.
Что касается постановки спектакля, то правильнее всего было бы определить словом недоразумение. Похоже, великому драматическому режиссёру Роберту Стуруа не очень то есть что сказать в оперном театре. Казалось бы, "Мазепа" — опера нешуточных страстей и коллизий!
Ан нет, выходит всё как-то пресновато и неубедительно. Сценография соратников Стуруа претендует на многозначительность — тут и подлинные письма гетмана во всё зеркало сцены, и старинные карты, по коим он намеревался утвердить самостийность своей родины, и далианская плывущая под колосниками лошадь — но почему-то всё смотрится скучным интеллектуальничаньем, не более. И невесёлая такая мысль приходит в голову: неужели этот и подобные спектакли — это то, что нам придётся созерцать на главной сцене страны в течение энного количества ближайших сезонов?