Каждый за себя…

В «Гоголь-центре» прошла премьера спектакля «Братья» Ирина АЛПАТОВА   Спектаклем «Братья» по пьесе Михаила Дурненкова, написанной по сценарию фильма Лукино Висконти «Рокко и его братья», открылась большая сцена «Гоголь-центра». Впрочем, сцены как таковой здесь и нет вовсе. Руководитель «Гоголь-центра» Кирилл Серебренников, среди всего прочего, ищет в новом пространстве новых коммуникативных связей с публикой: без «четвертой стены», отделяющей тебя от происходящего, как четкая эстетическая граница.

На «Братьях» зрители помещены на своеобразные трибуны по обеим сторонам площадки для игры – то ли боксерского ринга, то ли многоугольной арены для боев без правил, с микрофонами в проемах и экранами для караоке сверху (сценография Веры Мартыновой и Кирилла Серебренникова). Вроде бы ничего особенного, но публика тут же начинает болеть за «своих», явно отделенных пока от, например, «чужого» Татарина – Бориса Зверева.

Что же до адаптации старых сюжетов, то это нынче в тренде, и Михаил Дурненков – едва ли не лидер в этом качестве. Правда, тренду этому, пожалуй, столько же не лет, а веков, сколько самой драме. Тут ведь главное другое – заострить актуальность сути, сделать ее доказательной в изменившихся реалиях быта и бытия.

Висконтиевский Милан конца 50-х годов минувшего столетия, с его подачей в подробном неореалистическом формате – уже экзотика. Сегодняшняя Москва у Дурненкова и режиссера Алексея Мизгирева, в театре этой постановкой дебютировавшего, никак визуально не обозначена и втиснута в тесное пространство ринга, полузакрытое сетчатыми панелями. Этакая отнюдь не золотая «полуклетка». Нынешние братья-провинциалы – Казан, Тюха, Обмылок и Хоббит, въезжают сюда на громыхающей обшарпанной тележке для багажа. На ней же увозят прочь убитую, перемолотую столицей, проститутку Надю.

А между двумя этими «поездками» развивается вечная как мир история вхождения и выживания провинциала среди «огней большого города». Тоже, как известно, один из глобальных сюжетов в мировой культуре. Сюда ведь и самого князя Мышкина (отголоски истории которого слышатся и в фильме Висконти, и в спектакле Мизгирева) можно зачислить, явившегося некстати в светский Петербург из швейцарского захолустья.

Они такие разные, эти братья из Семеновска. Брутальный и безбашенный Тюха – Никита Кукушкин. Наивный, все время поминающий маму и умеющий «говорить красиво» Обмылок – Риналь Мухаметов.

Старший, а потому мнящий себя опытным и знающим как надо жить, Казан – Иван Фоминов. Юный и правильный, читающий, наверное, нужные книжки, Хоббит – Роман Шмаков. В прологе они вместе: стоят, сплетясь телами и руками, словно притянутые друг к другу силой центростремительной.

Но история эта – о силе центробежной. О принятии волчьих законов большого города, где каждый сам за себя. Будут и ревность, и зависть, и мордобои, вплоть до финального вызова ментов, чтобы «по закону» разобрались с убийцей Тюхой, на который решится Хоббит.

Здесь явно прорисованы и сыграны разные модели выживания, у каждого своя. Выгодно и правильно женившийся на москвичке Нине (Яна Иртеньева) Казан (Фоминов), получивший в результате двойню и парализованного «деньгопровода» Папика (Сергей Дорофеев), на праздновании собственного 30-летия ощущает себя старичком-неудачником, пряча в глазах пьяное отчаяние. Романтичный Обмылок (Мухаметов), почти поэт вначале, идет в борцы без правил и, кажется, на содержание к великовозрастной Хозяйке  (Ирина Выборнова). Тюха (Кукушкин), разбивший свою бедовую голову о все возможные стены, бешеным темпераментом не вписавшийся в столичный «расчет», в порыве отчаяния решается на убийство.

А вот Хоббиту (Шмакову) прямая дорога куда-нибудь к «нашистам», а дальше – выше, устанавливать «закон и порядок», перешагнув через всех прочих, родных и чужих.

Но история социальная здесь здорово скрещивается с историей любви, замешанной на Достоевском, но вброшенной в куда более циничные реалии. Надя (Виктория Исакова), «тень Настасьи Филипповны», но не бледная, а весьма отчетливая, явно становится провокативным центром этого спектакля. Рыжая, то в длинной шубе, то в вызывающем платье, она мечется между Обмылком и Тюхой, поет под караоке, плачет, кричит, шепчет, напивается, издевается – и все так, что дух захватывает. В ней словно бы есть магнит, который физически притягивает Тюху, готового и украсть, и любить, и убить.

Эта любовь, конечно, больная и надрывная, но именно она – одна из тех подлинных вещей, которые есть в спектакле.

Да, в нем присутствует и немало отчасти декоративного: все эти аккуратные бои, например, выстроенные с математической точностью. И геометрическая скроенность сюжета, не всегда впускающего в себя живые откровения, тоже видна. И отдельная декларативность текста. «Братья» – это все-таки спектакль, искусно сделанный и исполненный, технически смоделированный. В этом не ищите упрека. «Гоголь-центр» отнюдь не Театр.doc, у него другие задачи.

К тому же почти все искупается актерской искренностью и темпераментом молодых исполнителей. Жаль только, что персонажи, которые выведены в «Братьях», в жизни реальной о театре знают лишь понаслышке и себя на сцене вряд ли увидят. Остальным же, кажется, все понятно.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *