Кирпичом, кулаком
Многотрудной, многофигурной и многочасовой поздней оперой Прокофьева «Война и мир» московский музтеатр, режиссер Александр Титель, художник Владимир Арефьев и дирижер Феликс Коробов приобщили публику к празднованию . Заодно спектаклем открыли памятник не только к дате, но и собственной труппе — многолюдной, сильной и азартной.
Контекст
- Леди Макбет не уездного масштаба
- Стоячие и сидячие
- Колесная лирика
Многотрудной, многофигурной и многочасовой поздней оперой Прокофьева «Война и мир» московский музтеатр, режиссер Александр Титель, художник Владимир Арефьев и дирижер Феликс Коробов приобщили публику к празднованию . Заодно спектаклем открыли памятник не только к дате, но и собственной труппе — многолюдной, сильной и азартной.
Слава русского театра — как слава русского оружия: также пылка и непобедима, даже если процент вил и топоров в ней больше, чем представляется противнику. «Война и мир» Прокофьева в новой, совершенно героической и только немного сокращенной версии музтеатра (где как раз и состоялась премьера спектакля в 1957 году — полная версия, 13 картин) как раз об этом. О том, как феноменально богата талантами труппа этого большого режиссерского театра, о героических усилиях, способных превратить идею в подвиг, о вилах и топорах, которые, если взяты совсем без дистанции, но с верой и правдой, производят оглушительное впечатление на друга и врага.
Большая опера с ее тревожной утонченностью первой половины (мира) и ораториальной фресковостью второй (война), при всей своей сложности (эстетической, идеологической, исполнительской, сюжетной, сочетания тревоги и парада) буквально провоцирует на прямодушие, столь необходимое героическому жесту. И у Тителя провокация заканчивается тем, что режиссура кажется уже заранее уложена на лопатки. И если первая картина («Ночь в Отрадном») еще пугает призрачной концептуальностью (белая отвесная стена, из которой на порядочной высоте выезжают полочки-балкончики с поющими героями, за которых страшно как за себя), то через несколько минут публику отпускают с миром. Ничего здесь больше не будет такого, за смыслом и значением чего придется внимательно следить.
Только славное движение партитуры, герои, костюмы, маленькие и большие роли, коих огромное количество и о любой из которых можно сказать несколько слов, ни одной проходной. Все — в огромном, многозначительно пустынном белом кабинете с боковыми проемами. Белый фон, огромный короб для многих знаковых фрагментов антуража.
Ампирные стулья попарно расставлены в пустом зале — это бал. Едут по сцене нескончаемые диваны — это диванная. Еще люстры — полулежа. Реквизит забавным образом остается на сцене, она постепенно им заполняется, так же как персонажами.
Все теснее и теснее становится. Пока в финальных сценах реквизит не начинают передавать на руках где-то в задних рядах заполонившей сцену массовки. Война.
И если первая часть еще развлекает антуражной игривостью, с которой разыгрываются лирические сцены, одновременно давая вслушаться в партии, только иногда отвлекаясь на балетную беготню, то вторая вовсе лишена кокетства. После того как по заднему плану проходит живая лошадь (бог знает, может непременный конь ходит по постановкам Тителя уже не повтором, а как-то самоиронично и концептуально), хор заполняет сцену до края, пару раз перестраиваясь в каре или диагональ или чуть отступая, чтобы дать усесться за стол Кутузову или пустить сюда умереть Болконского на фоне багрового закатного круга. И из прокофьевской сложно устроенной мысли берется первый план — победная оратория, которая бесхитростно, на пределе возвышенных чувств просто поется в зал. Без вторых смыслов, на одной эмоции, с субтитрами на словах одного из главных хоров, которые вдруг появляются над сценой, точно так же, как это было сделано в серебренниковском «Золотом петушке» в Большом театре. Так, чтобы вызвать сопереживание и гордость до озноба.
То и дело в самом зрительном зале включается свет. На финальных нотах партитуры кажется, что публика сейчас встанет вместе с героями и массовкой и все будут аплодировать друг другу: так победим. И враг бежит.
Но если считать этот большой панегирик памятником театру и труппе — легче.
И тогда главные слова здесь будут — об актерских и вокальных работах, о том, как их много, и очень приличного качества, по-своему очаровательных и достойных. Наталья Петрожицкая (Наташа Ростова) славно и пронзительно ведет всю игру. Так, что князь Андрей ей — только тень, не пара.
Ему остается только детально демонстрировать свою трогательную возвышенность (Дмитрий Зуев). Очень красив и нежен баритон Арсена Согомоняна (Наполеон), величаво пение Дмитрия Ульянова (Кутузов), отменна маленькая роль старого князя Болконского (Леонид Зимненко), Лариса Андреева (Соня), Роман Улыбин (Долохов), Сергей Балашов (Курагин), Вероника Вяткина (княжна Марья) и еще пара десятков певцов работает на совесть. Приглашенный солист Николай Ерохин (Пьер Безухов) звучит как умница и отличный партнер. Дирижер Феликс Коробов дает им удобные темпы и ведет дело к кульминации, в которой единение народа, публики и сцены, истории и искусства, прокофьевских тем и театральной славы.
Единение, в котором сливаются многочисленные роли, партии, линии, и многосоставная композиция превращается в монолит. Не обойдешь.