Концерт Ирины Богушевской в ДК Ленсовета

театр «Санкт-Петербургский государственный академический театр им. Ленсовета»

3 октября в ДК Ленсовета — концерт Ирины Богушевской.

«Не попса» от БогушевскойЕе клипы не крутят на MTV, ее плакатами не увешаны города, у нее всего несколько альбомов… И все-таки на концертах Ирины Богушевской всегда полные залы.

О песнях Богушевича, как сама она себя называет, говорят, что «это не для всех… это же не попса». Да, это не попса, хотя насчет «не для всех» можно и поспорить.

Правда, сначала надо послушать. Ирина Богушевская окончила философский факультет МГУ, преподавала философию. Играла в музыкальных и драматических спектаклях, поставленных на сцене Студенческого театра МГУ. В начале своего творческого пути певица выступала в сопровождении музыкального коллектива Студенческого театра – группы «Несчастный случай» (лидер группы Алексей Кортнев позже стал ее мужем). Одновременно она училась и работала в музыкальной студии Иващенко и Васильева.

Позже Ирина стала обладательницей Гран-при конкурса актерской песни имени Андрея Миронова. 3 октября в ДК Ленсовета Ирина Богушевская представляет программу «Шелк и другие тонкие материи».

Ее клипы не крутят на MTV, ее плакатами не увешана Москва, у нее всего три альбома… И все-таки на ее концертах – полные залы. О песнях Богушевича, как сама она себя называет, говорят, что «это не для всех… это же не попса». Да, это не попса, хотя насчет «не для всех» можно и поспорить. Правда, сначала надо послушать. 

Биография
Ирина БОГУШЕВСКАЯ родилась 2 ноября 1965 года. Окончила философский факультет МГУ, преподавала философию. Играла в музыкальных и драматических спектаклях, поставленных на сцене Студенческого театра МГУ, которым руководил Евгений Славутин.

В начале своего творческого пути певица выступала в сопровождении музыкального коллектива Студенческого театра – группы «Несчастный случай» (лидер группы Алексей Кортнев позже стал ее мужем). Одновременно она училась и работала в музыкальной студии Иващенко и Васильева. В 1993 году Ирина Богушевская стала обладательницей Гран-при конкурса актерской песни имени Андрея Миронова.

В 1995 году в Студенческом театре МГУ увидел свет бенефисный спектакль Ирины Богушевской «Зал ожиданий». Она также работала диджеем, была ведущей телепрограмм и редактором музыкальных новостей. Вместе с группой «Случайный оркестр» Ирина Богушевская записала в 1998 году дебютный альбом «Книга песен». В . Сначала про пингвинов, лошадей и собак, а лет с тринадцати я ориентировалась на мальчиков. Потом все это пошло таким беспрерывным потоком. В университете проходили смотры художественной самодеятельности.

Я выходила, садилась к роялю и исполняла свои песенки. И однажды мне просто позвонили из театра и пригласили туда.

— А почему вы пошли учиться в университет, а не в Гнесинку или еще куда-нибудь — песни петь?

— У меня же нет такого музыкального образования, которое позволило бы поступить в Гнесинку. Я окончила школу в Будапеште, и поневоле мне пришлось прервать музыкальное образование, потому что по-венгерски учиться музыке было очень сложно, практически нереально. А кроме того, я же готовила себя к судьбе великой русской трагической поэтессы, наследницы Ахматовой и Цветаевой.

— Почему же тогда МГУ, а не Литинститут?

— Очень хотелось получить гуманитарное образование.

— А с родителями это, наверное, тоже как-то связано?

— Да, и с давлением родителей, но мягким таким давлением. Сейчас отмечали 250 лет МГУ, и страшно пафосные мероприятия проходили. В главном здании была некая церемония награждения звездой МГУ. Такая звезда, на ленточке.

Награждали Лужкова, еще кого-то и еще кого-то. Церемонию вели Елена Ханга, Святослав Бэлза, Юлия Бордовских и Владимир Молчанов. Я вхожу в гримерку, где сидят все ведущие, и Бордовских говорит: "Ах, моя училка пришла". Дело в том, что, когда она училась на журфаке, я вела у них аспирантские семинары по истории философии.

У нее и у Оли Журавлевой.

— То есть ваша специальность – история философии?

— Да, история зарубежной философии.

— А откуда у вас такая любовь именно к бразильской и аргентинской музыке?

— Потому что там тепло, а я ненавижу сугробы. Солнце — главная планета в моем гороскопе. Маленькой меня увезли в Багдад, и там мой слабый организм запомнил, что сорок градусов в тени – это хорошо. И теперь я мучаюсь, мучаюсь здесь с октября по март.

Сегодня вообще не хотела из дома выходить.

— И вы с самого детства росли на этой музыке?

— Нет, нет. Конечно, я слышала какие-то босановы, потому что невозможно жить и ни разу не услышать "Каждую девушку". Но когда я лежала в больнице после аварии, а это было десять лет назад, мне принесли туда кассету с этой музыкой. И это, как выяснилось, единственное, что можно слушать в моем состоянии.

У меня была контузия нервов — не головы, а плечевого сплетения, и при этом страшные боли тебя мучают. А эту музыку можно было слушать, и, более того, она как бы обладает терапевтическим эффектом. Она действительно снимает болевые приступы.

И так я влюбилась в эту музыку — навсегда.

— Ирина, вы занимаете в русской музыке уникальную нишу, у вас нет ни одного конкурента…

— Ну почему, вот есть такая расхожая история. Когда вышла "Книга песен", мы, конечно, нашли способ передать ее Алле Пугачевой. Она послушала и сказала: "Это конкурентка Кристине, ее не пускать никуда".

Я не знаю, насколько это правда, но я слышала такую информацию от людей из ее окружения.

— Кристине?! Но вы же совершенно непохожи!

— Может быть, это связано с тем, что Кристина тогда выпустила "Танго втроем". В журнале "Алла" обо мне напечатали очень хорошую статью — и все. Кристина действительно занимается совершенно другой музыкой, я ей не конкурентка. Да и потом, мне соревноваться с Кристиной — все равно что людоедке Эллочке с Вандербильдихой.

У одной — бриллианты, а у другой — мексиканский тушкан.

— А почему при такой уникальной позиции вы до сих пор не стали национальной звездой?

— Мне кажется, что я в некотором смысле являюсь жертвой или заложницей политики программных директоров радиостанций. Сыр невозможно продавать, если его не выкладываешь на витрину. Если люди приходят в магазин, а на витрине нет, скажем, козьего сыра, то они его не купят никогда, они не знают, что он на свете есть, под прилавком. Такая же ситуация с моими песнями. Эфир – это витрина, а в эфир их не пускают, потому что всем кажется, что это не будет слушаться и продаваться.

Это как если бы Татьяна Толстая пришла в издательство печатать книжку, а ей бы сказали: "Вы знаете, Татьяна Никитична, мы не будем печатать вашу книжку, потому что люди ее не купят".

— А вы думаете, что такая музыка будет потребляться публикой? Не той публикой, которая приходит на ваши концерты, а той, которая слушает Верку Сердючку и репертуар "Русского радио"?

— Да, я думаю, что круг потенциальных слушателей этой музыки очень широк. И мне кажется, что в нашей стране еще не сообразили очень простую вещь — что какой-то уникальный продукт может хорошо продаваться. Всем кажется, что только биг-маки хорошо продаются, а на самом деле трюфеля тоже продаются отлично. На самом деле мы с моими музыкантами неплохо живем за счет того, что в нашей публике есть кредитоспособная прослойка поклонников.

Но я думаю, что, если бы моя музыка крутилась по десять раз в день в эфире "Русского радио", у нее были бы поклонники. Мне кажется, не надо за людей решать, будут они слушать или не будут. Им надо дать возможность самим сделать такой выбор. Вот.

Почему-то меня очень боятся товарищи с радиовещания. "Городская чайка" или "Эти большие волны" с "Легких людей", мне кажется, запросто могли бы крутиться везде.

— И что, никто не берет? Даже "Серебряный дождь" не берет?

— "Дождь", по-моему, взял, но у нас с ними были договорные обязательства. Остальные не брали. Поэтому, когда я писала "Нежные вещи", я вообще с прибором положила на все форматы.

Я не ставила перед собой цель выпустить пластинку, которая будет в эфирах, я ставила цель реализовать некий художественный проект, который у меня был в голове.

— А когда делали "Легких людей", ставили задачу быть в эфирах?

— Когда я делала "Легких людей", у меня было желание стать как бы ближе к мейнстриму, к тому, что крутится на радио. Мы сидели, думали над аранжировками. На самом деле "Легкие люди" — это вообще-то такой результат, о котором ты жалеешь. Но лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано.

Я с "Легкими людьми" попала во все возможные западни, и в финансовую в том числе. У меня были страшные битвы по поводу аранжировок, я выкинула половину песен из этого альбома, потому что мне настолько не понравились аранжировки, что их даже не стоило переделывать. И в результате он вышел как бы усеченный и с компромиссами. Там есть три песни, которые мне нравятся, а остальные — нет.

Но тем не менее я думала, что любое радио может взять "Городскую чайку", и, когда этого не произошло, я очень сильно надулась на всех.

— А почему вы так редко выпускаете альбомы? Потому что песен мало пишете или денег не хватает?

— Я песен пишу много, я очень плодовитая. У меня куча песен. И не то, чтобы денег не хватает, просто я очень капризная. Я же люблю живую музыку записывать, а это дорогое удовольствие. То есть альбом появляется тогда, когда находятся деньги на него.

Раз где-то в два года они, наверное, находятся. Цепочка такая: в »?

— Обязательно, я сделаю все, что от меня зависит. Я этого хочу и считаю, что на самом деле это только украсит программу.

* * *

Тонкая фигурка Ирины Богушевской — словно классическая статуэтка, которая хорошо смотрится и на помпезной "буфетной полке" Кремля, и на скромных дощатых подмостках маленьких провинциальных залов. В ее нежном, высоком голосе много птичьей свободы и воздуха. Во всем, что делает Ирина, есть некоторая общая обманчивая легкость.

На деле творческая карьера этой певицы уже перевалила за двадцать лет, она — член Союза писателей Москвы и РАО, она выступает перед первыми лицами государства и участвует в помпезных телепроектах… И при этом Богушевская — одна из немногих артистов, которые свободно общаются с многочисленными поклонниками во время концертов и в блогe, не чинясь и не играя роли, не надевая маски.

Ирина представит свою новую программу под интригующим названием «Шелк и другие…». "Эта программа для тех, кто так же, как и я, способен отдаваться великой стихии под названием "любовь" и принимать ее вместе со всем разнообразием даров, ею приносимых, будь то надежда, восторг или отчаяние, — говорит певица. — Много лет я писала об этом красивые баллады и складывала их в рукав — чтобы однажды, прямо как Василиса Прекрасная пруд с лебедями, вытянуть из рукава пластинку, в которой вся музыка была бы подобна шёлковой ленте, отливающей переменами настроений".

Как и прежде, в реализации новых замыслов Ирине помогали музыканты, с которыми певица уже несколько лет подряд занимается производством "нежных вещей": Светлана Мочалина (клавишные), Антон Дашкин (ударные), Николай Сарабьянов (гитара), Сергей Шитов (кларнет) и Алексей Рыславский (контрабас).

Ирину Богушевскую телезрители знают как эстрадную певицу, театралы уверены, что она – талантливая актриса. Ко всему прочему она – пожалуй, единственная сегодня известная поэтесса нового поколения. В пятницу во МХАТе им.

Горького Богушевская представит свою новую концертную программу «Нежные вещи». О предстоящем выступлении и трудностях, которые испытывает сегодня «непопсовый» творческий человек в России, Ирина рассказала нам:

– Раньше в России считали, что поэт – это элитная профессия. Сегодня это так?

– Вы имеете в виду, возможна ли сейчас фигура такого поэта, какими были, например, Пушкин или Лермонтов? Мне кажется, уже в начале ХХ века сильно поменялись установки в обществе. Когда-то существовала колоссальная прослойка людей, которая забивала до отказа залы, где происходили так называемые поэзоконцерты. Какой-то аналог этого мы увидели во времена оттепели, когда в зале Политехнического читали стихи Евтушенко, Рождественский, Окуджава, Ахмадулина. Они были рупорами общественного сознания.

Сейчас поэзия потеряла эту роль.

– Почему?

– Хороший вопрос – сразу и не ответишь… Наше общество, наши люди в последнее время пережили состояние, которое, наверное, переживают клубника, сметана и молоко, положенные в миксер и основательно взбитые. Все до сих пор просто ошеломлены от перемен. То есть прошел период, когда страна кувыркалась, как хотела, в какой-то невесомости, и сейчас все потихонечку становится на свои места.

Не знаю, будут ли существовать в этой структуре поэты как оракулы. Если же появится человек масштаба Бродского и его при этом не выгонят из страны, может быть, он и станет такой фигурой.

– Говорят, после выпуска одного из музыкальных альбомов вас приняли в Союз писателей?

– Буквально после «Книги песен», причем тогда почти не было издано моих стихов, а лишь буклет с текстами к альбому.

– Вы пишете на вечные темы. А что может повлиять на ваше творчество из более приземленных событий? К примеру, как для поэтов начала века – революция за окном?

– Во-первых, упаси нас Бог от всяких революций за окном. Во-вторых, конечно, на меня влияет все, что происходит, любой творческий человек чувствителен к этому. Я рада, что мой новый альбом «Нежные вещи» получился с очень светлым и радостным настроением, с ощущением, что жизнь – это праздник.

Мы успели его записать до Беслана, а после этих событий у меня был шок. Любые тотальные катастрофы, когда гибнет много людей насильственной смертью, меня вырубают надолго, я вообще теряю творческое состояние. Когда я смотрела телемост, посвященный Беслану, мне очень понравилась песня, которую спел Макаревич, – о том, что в жизни все-таки больше света, чем тьмы. Мне бы хотелось создать что-нибудь похожее.

Просто это невозможно сделать искусственно, проснуться утром и сказать: «Все, сегодня я напишу гениальную песню о том, что в жизни произошло». Это все должно получиться само.

– В чем особенность вашей новой концертной программы?

– Прежде всего это живая музыка, которая дедовским способом, вручную извлекается из инструментов в присутствии зрителей и точно так же записывается в студии: люди садятся за рояль, берут в руки контрабас, палочки ударных инструментов, какие-нибудь шейкеры, бубны, трещалки- звенелки, гитару… Эта программа создавалась именно так. Для нее я отбирала песни, которые могут быть исполнены со сцены в акустике.

Мы не использовали никаких модных компьютерных примочек, мы хотели, чтобы инструменты звучали живьем. Как описать жанр того, что будет происходить 21 января во МХАТе? Меня этот вопрос всегда ставил в тупик, но я все-таки назвала это бразильским шансоном. Мне нравится французское слово «шансон».

Если лишить его всех ассоциаций, которые возникают в России, то это Пиаф, Азнавур, Монтан. Почему бразильская? Потому что мы в этой программе использовали много горячих ритмов тех стран, где всегда тепло.

– А как вы думаете, откуда у нас взялся жанр, который принято называть «русским шансоном»?

– Я не специалист в этом вопросе, потому что никогда не сидела в тюрьме. В Библии правильно написано: «Не убий, не укради», нужно в своей жизни этим принципам следовать. От людей, которые исполняют этот русский шансон, меня и отделяют эти десять заповедей. Они считают, что им можно нарушать, я считаю, что нельзя. Вот и вся наша разница.

Поэтому я ничего не могу сказать о блатной музыке, я совершенно не разбираюсь в этом вопросе.

– Поставим вопрос по-другому. Чего не хватает сегодня российской песне?

– Конечно, нам не хватает и нежности, и мудрости, и всего того, что женщины могут дать миру. Мир, в котором мы живем, очень агрессивный, и человеческая агрессия, как мы видим, порождает агрессию природы. Все страшные катаклизмы последнего времени – это реакция на разрушительное отношение человека к природе, друг к другу, к Земле.

Не хватает в атмосфере тепла, терпения. Любви не хватает очень сильно. Света, радости.

Мы с моими музыкантами стараемся вырабатывать эти вещества на своих концертах.

– Ирина, а если говорить не о «нежных», а о более прозаических вещах, чего лично вам не хватает для творческой реализации?

– Не хватает популярности. Ситуация, которая сложилась с радиоэфирами, для нашей страны, увы, типичная, но ведь она уникальная в мире. Недавно Тигран Кеосаян (кинорежиссер и клипмейкер. – «НИ»), к которому я отношусь с огромным уважением, сказал, что шоу-бизнес – это столовка, и если там не заказывают трюфеля, то их вычеркнут из меню.

Я не буду с этим спорить, но он не говорит о том, что в мире, кроме столовок, существуют еще рестораны, и люди приходят и заказывают дорогие, вкусные блюда, а у нас почему-то вся страна должна есть в общепите. Все усредненные эфиры, усредненные форматы привели к тому, что мою музыку вряд ли можно услышать на радио, хотя я уверена, что ее надо слушать, просто она полезна для здоровья, помогает от похмелья и от простуды. Я бы хотела, чтобы эта музыка имела право звучать, чтобы люди сами могли выбирать, какая песня, какой артист им больше нравится. А сейчас у нас с представителями попсового цеха неравные условия. Но при этом, кстати, у меня довольно много концертов, много заказчиков.

Как это происходит, большая загадка. Очевидно, в век высоких технологий продолжает работать сарафанное радио.

– Но сарафанное радио не заменит музыкального…

– Знаете, меня часто приглашают в программу «К барьеру» судить какие-то поединки. Я решила, что очень мало свободного времени, чтобы тратить его на судейство. Вот если бы вызвать к барьеру кого-нибудь из директоров радиостанций, спросить, почему они узурпировали право решать, какую песню люди будут слушать, а какую не будут. Дайте возможность послушать разное, а не только то, что похоже друг на друга. Я думаю, что на моей стороне были бы многие музыканты, которые пишут хорошую, интересную музыку.

Программы радиостанций напоминают мне одного товарища из древнегреческой мифологии, его звали Прокруст, вот он – родоначальник формата. Все, что было короткое, он удлинял, все, что было длинное, отрезал. Это и есть профессия программного директора. И если на своей второй пластинке «Легкие люди» я еще думала о том, как это прозвучит в эфире, похожи ли мои песни на то, что там постоянно звучит, то теперь махнула на все рукой и делала только то, что мне нравится. И хочу сказать, что компромиссные результаты получились хуже.

А что бывает в результате таких компромиссов, мы видим. Ярчайший пример – Игорь Сорин, царство ему небесное. Я знаю, что примерно за год до своей гибели он обращался к разным продюсерам с идеей сделать большой, красивый и серьезный проект. Но у него не получилось выпрыгнуть из костюма «Иванушки».

А человек он был очень творческий, и это его, наверное, погубило.

– Вы с Александром Ф. Скляром до сих пор играете программу из песен Александра Вертинского. Он ушел в 57-м, и осталось мало людей, которые его видели и слышали вживую. Сегодняшняя публика его песни в вашем исполнении хорошо принимает?

– Да. Вертинский – гениальный человек. Если через сто с лишним лет после рождения на его имя собирается полный зал, это о чем-то говорит. Можно посмотреть на московскую афишу, его постоянно исполняют сейчас. Столько народу пело с Вертинским одновременно.

А кто остался? Никто. Но мне нравится исполнять более жизнерадостную, мажорную музыку. Когда человек говорит о страданиях, он не должен забывать сказать о том, ради чего все это делается, что потом все будет хорошо.

В этом смысле мне ближе Утесов.

– Ирина, в мире шоу-бизнеса вас чаще называют певицей, нежели актрисой, и чаще актрисой, чем поэтессой. Кем вы сами себя считаете?

– Ощущаю себя гармоническим существом, которое может писать стихи, музыку, исполнять все это со сцены и даже иногда произносить с другими актерами какой-то текст. У меня нет специальных амбиций поэтессы, или амбиций композитора, или актрисы. Скорее всего, мне бы хотелось максимально реализоваться во всем, что вы перечислили.

– Вы помимо прочего кандидат философских наук…

– Я не кандидат философских наук. Я сдала кандидатский минимум, но не защитила диссертацию, потому что наступило смутное время, эпоха малиновых пиджаков, и я поняла, что на аспирантскую стипендию прожить не смогу. Стало совершенно не важно, какое у тебя образование, стало важно, на чем ты ездишь… Пришлось искать другие источники доходов, не совместимые с серьезными занятиями наукой.

Не исключаю, что когда-нибудь вернусь к научной философии.

– С января вы играете в театре Вахтангова роль Анюты в мюзикле «Веселые ребята». Вы не чувствуете себя такой Анютой русского шоу-бизнеса?

– Хорошая формулировка. Когда я пересмотрела фильм «Веселые ребята», была поражена тем, какая ужасная там роль у Любови Орловой. Мы совершенно не помним, что ее постоянно там тюкают, постоянно посылают на базар, что она крутит хвосты коровам, но зато помним, какой у нее был цилиндр в финале.

И я думаю, что у меня тоже будет такой цилиндр, рано или поздно. Я сделаю все, чтобы приделать его себе на голову.