Мекка имени Вагнера
Летом Европа буквально кипит от обилия музыкальных событий. Фестивалей в Германии, Австрии и Швейцарии — десятки. В Байройте ставят оперы Рихарда Вагнера, и только его одного.
Так повелось с 1876 года, когда Вагнер, на склоне жизни переселившись в уютный франконский городок, основал там фестиваль имени себя и при благосклонном попечительстве последнего короля Баварии Людвига II выстроил на зеленом холме над городом знаменитое здание Фестшпильхауса.
Жертвоприношения
За 130 лет своего существования Байройтский фестиваль приобрел устойчивую репутацию места священного. Это мекка для вагнерианцев, считающих своим долгом раз в году причаститься вагнеровского пламени в самом сердце его оперной империи. Главные места поклонения — во-первых, вилла Ванфрид, украшенная многозначительными барельефами в стиле антик. Здесь Вагнер с женой и детьми провел последние десять лет своей жизни. Во-вторых, усыпальница божества — непосредственно за виллой, в саду, где Вагнер покоится под тяжелой плитой.
И, наконец, сам Фестшпильхаус, ежевечерне созывающий паломников на пяти-шестичасовое жертвоприношение в форме просмотра спектакля: начало — в 16.00, окончание — в десять вечера.
История Байройтского фестиваля началась с того, что Вагнер, всю жизнь усиленно искавший и успешно находивший высоких покровителей, снискал к себе любовь и иррациональную привязанность со стороны Людвига Баварского. Сперва тот пригласил его в Мюнхен, где Вагнер попытался закрепиться в оперном театре. Как-то композитор случайно заехал в Байройт — древний городок, основанный в XIII веке и изрядно расцветший в XVIII столетии. Вагнеру чрезвычайно понравился байройтский Opernhaus.
Впоследствии оказалось, что этот зал слишком мал для воплощения циклопических оперных конструкций Вагнера. И тогда на деньги богатых друзей композитора началось строительство Фестшпильхауса, точно соответствующего задачам композитора по воплощению принципов его «музыкальной драмы».
Мучение как архитектурная идея
Проект Фестшпильхауса принадлежит архитектору Отто Брюквальду, однако все чертежи просматривал лично Вагнер; он же давал указания по поводу конструкции оркестровой ямы, акустических приспособлений и даже кресел — надо сказать, чрезвычайно тесных и неудобных. Сидеть на них — сущее мучение, но в уставе фестиваля, созданном самим Вагнером, специально указано: ничего в зале не менять под страхом смещения интенданта. Так и страдаешь шесть часов на деревянном откидном сиденье.
Подлокотников нет, вентиляции — тоже, так что в жару публика едва не теряет сознание от духоты.
Впрочем, надо отдать Вагнеру должное: акустика в зале великолепная. Исполнители могут стоять в любой точке, даже повернувшись спиной к залу, — и все слышно. Отсюда особый феномен байройтских певцов: многие из них звучат со сцены Фестшпильхауса замечательно, а услышишь их в других театрах — так ничего особенного.
Страсти по «Кольцу»
Фестшпильхаус был выстроен в рекордно короткие сроки, всего за четыре года. В 1875 году в нем начались первые репетиции, а в 1876-м прошел первый Вагнеровский фестиваль. С той поры мероприятие проводится ежегодно (исключение — период Первой мировой войны, зато при нацистах Байройт, признанный особо ценным культурным наследием нации, расцвел вовсю; а после войны Вольфгангу Вагнеру, нынешнему главе фестиваля, пришлось провести основательную "денацификацию").
Центральное событие программы — всегда «Кольцо нибелунгов»: тетралогию ставят заново примерно раз в пять лет. Бывают и исключения — скажем, культовая постановка Патриса Шеро 1976 года продержалась все двенадцать. Но то был особый случай: именно Шеро первым актуализировал могучие вневременные смыслы вагнеровского мифа, первым представил героев тетралогии не людьми в звериных шкурах с копьями в руках, а нашими современниками и насытил оперы злободневной проблематикой.
До и после Шеро «Кольцо» ставили многие: в 1988 году — Гарри Купфер, в назад положение начало меняться. Вольфганг очень хочет передать семейное дело в руки своей второй жены Гутрун и младшей дочери Катарины. Поэтому, стремясь предотвратить критику и продемонстрировать попечительскому совету свою добрую волю и готовность обновить режиссерский стиль фестиваля, он пригласил на постановку «Парсифаля» абсолютно отвязного берлинского хулигана, известного своими шокирующими перформансами на крышах, — Кристофа Шлингензиффа. Что сотворил авангардист с мистерией Вагнера, не поддается описанию. Он разложил вагнеровский миф о священном Граале на первоэлементы, поменял их знаки с плюса на минус и собрал миф заново.
Получилось грязно и некрасиво. От спектакля с его помоечной эстетикой несет разложением и некрофилией. Как ни странно, чинная байройтская публика хоть и оторопела от такого нахальства, но «Парсифаля» все же переварила.
Скандал разразился на следующий год, когда в Байройт пригласили на постановку «Тристана и Изольды» Кристофа Марталера. Швейцарец, незадолго до того выдворенный из цюрихского Шаушпильхауса (где вкусы публики также излишне консервативны), потерпел с «Тристаном» сокрушительный провал.
На новое «Кольцо» Вольфганг Вагнер поначалу пригласил еще одного радикала: кинорежиссера Ларса фон Триера. Однако Триер, подумав с годик, публично отказался от предложения. Тогда Вольфганг сделал неожиданный ход: пригласил на постановку известнейшего немецкого драматурга-интеллектуала Танкреда Дорста.
Дорст, участник Второй мировой войны, автор многочисленных пьес, чуть ли не предтеча театра абсурда, обладатель множества литературных премий, никогда ничего не ставил ни в драматическом, ни в оперном театре. Как 81-летний патриарх немецкой литературы справится со строительством «Кольца» — грандиозного опуса, длящегося в общей сложности 16 часов, четыре вечера, — не знает никто.
Тем интересней интрига фестиваля, тем острее ожидания.