Михаил Барщевский, адвокат и начинающий драматург
«Я не настолько наглый, чтобы менять театр» Беседовала Анна ТРЕФИЛОВА Михаил Барщевский, известный адвокат, высокопоставленный чиновник, оказался человеком рискованным и азартным. Потянуло его в театр – нет, не зрителем, а прямым соучастником, выражаясь языком протокола. Уже есть несколько пьес и одна премьера – в театре Стаса Намина. – Захотелось попробовать. Просто попробовать – а могу я или нет поставить такое действо. Моя профессия – это умение, извините, манипулировать людьми.
И когда я как публичный деятель выступаю, и когда я выступаю как адвокат. «Манипулировать» – это не плохое слово, это просто умение воздействовать на сознание людей, убеждая их в своей правоте. Вот, что такое манипуляция. В данном случае – зрительным залом.
– Вас что-то не устраивало в театре? Вы ж не просто попробовать пошли, правда же?
– Прежде всего, у меня возникло ощущение или убеждение, что у нас классический театр находится в тупике. Причем это вина не его. Здесь вообще нет виноватых. Зритель, прирученный Интернетом, телевидением, скоростями автомобилей, поездов и самолетов, отвык от долгого чтения.
И я вдруг обнаружил одну очень интересную штуку – что самые высокие рейтинги у тех телевизионных передач, где есть интерактив. А почему в театре не может быть интерактива? Задумка родилась от идеи написать пьесу, которая будет интерактивом.
То есть чтобы ее финал зависел от зрителя. Вот и все. Я не вижу современной драматургии.
Может, я ее не знаю, может, ее почти нет или очень мало… Все ставят издевательства над Гоголем, Чеховым, Горьким и Достоевским, в буквальном смысле слова издевательства. Еще на Шекспира недавно замахнулись, на Уильяма нашего, показав на сцене басаевских моджахедов вместе с Антонием и Клеопатрой.
– Вы что, против новых форм?
– Когда ты имеешь дело с классикой и тебе хочется творчески осмыслить – возьми ее с собой, пойди в туалет, посиди там, никому не мешая, и осмысли.
– А как же новое видение режиссерское?
– Новое видение – это одно. А когда в «Антонии и Клеопатре», по версии Серебренникова, войска Антония одеты в камуфляжную форму и они все с ярко выраженными чеченскими мотивами – это не новое видение. Это желание обратить на себя внимание.
Напиши свою пьесу, где ты хочешь самовыразиться, и выражайся. Зачем Шекспира-то трогать? Это при совершенно гениальной игре Сергея Шакурова и Чулпан Хаматовой… Плохо бы играли – нет проблем. Именно то, что их заставляют это играть… Исключительно вопрос работы режиссера… Еще одна вещь, которая мне кажется интересной и что мы собираемся сейчас в одном театре сделать, – это театральный сериал. Публику приучили, просто приучили к тому, что существует сериальный формат.
Телевидение его освоило. Почему в театре нельзя сделать?
– Это будет каждый вечер новый спектакль или продолжение… или как? Сразу на третью серию можно пойти?
– Можно, только ты будешь не очень хорошо понимать, откуда родом этот герой взялся, что происходит… Возьмем творчество Конан Дойля. Можно сделать театральный сериал по Шерлоку Холмсу? Каждый спектакль – новое дело Шерлока Холмса. Назовем это «многосерийным спектаклем».
В нашем случае, как и у Шерлока Холмса, есть законченный сюжет каждого спектакля. Ты можешь пойти на один спектакль. Если тебе интересно, что дальше делает герой в другой ситуации – ты идешь на второй.
Не интересно – не идешь.
– Расскажите, как тогда по-вашему написать пьесу на современном материале, но по узнаваемой классической схеме? Как выражается актуальность? Конкретно?
– Поймите, я – зритель, я не собираюсь учить профессионалов. Но, если бы мне пришла в голову такая мысль, то, видимо, алгоритм был бы таков. Ну, вот «Ромео и Джульетта». Хорошо. Пускай девочка будет у нас из русской семьи, а мальчик чеченец.
Или девочка – ингушка, а мальчик – осетин.
– Но вы же только что сказали, что это будет издевательство над Шекспиром?!
– Нет. Не надо называть Ромео и Джульеттой. Делать по «Ромео и Джульетте», и звать их так не надо.
Они должны говорить современным языком и о современных проблемах.
– Это будет совсем другая история…
– Это зависит только от таланта драматурга. Потому что Ромео и Джульетта – не про ногти и не про взаимоотношения «Монтеков» и «Капулетов», а про соотношение ценностей. Чистой и красивой любви и каких-то предрассудков.
– Так чего же, на ваш взгляд. театру не хватает? Вы говорите, он в тупике.
– Талантливых драматургов. Современных. Умеющих и рискующих говорить о сегодняшнем дне.
– А вдруг не позволят?
– Ой, я вас умоляю! Кому сегодня чего не позволяли? Конкретно? (Улыбается) В одной моей пьесе – там такие наезды идут на некоторые современные явления.
Что мало не покажется. Я написал пьесу «Пять писем президенту» о письмах нашему, сегодняшнему президенту. Никому ничего не запрещали. Просто один театр боится, как бы бюджетные деньги ему не срезали.
А актриса, для которой я писал, боится… сама не знает чего. Просто, говорит, боюсь. Так что не запрещают, а не рискуют!
– А почему боятся-то?
– А потому что и так сытно, и так все в порядке. Зачем? Я могу на чем-нибудь другом денег заработать, на чем-нибудь другом славу приобрести. В сериальчике, например, сняться. А то, что у нас спектакли идут пару лет и снимаются, а некоторые через полсезона снимаются, – это о чем свидетельствует?
Что такие недальновидные худруки театров и режиссеры, что не могли правильно понять и предсказать, что у публики это не будет пользоваться интересом? Ой ли!
– Так о чем это свидетельствует?
– О том, что деньги были отпущены на спектакль, спектакль поставлен, не пошел так и не пошел.
– Я знаю, что есть замечательные спектакли, на которые не ходят потому, что надо думать.
– А я вам скажу, что есть спектакли, куда народ ходит годами. Тот же «Квартет И» со своим «Днем радио», «Днем выборов» и «Быстрее, чем кролики». И это очень современные спектакли и очень политические.
В 37-м году за такие спектакли расстреляли – закопали, вынули бы – и еще раз расстреляли. А тут аншлаг. Годами! И играют хорошо, и народу интересно.
Все узнаваемо. И задуматься есть над чем. Театр не должен быть только развлекательным и смешным. Я пришел посидеть, похохотать, ни о чем не думать, оторваться, оттянуться.
Дискотека такая. Цирк. Попсовый концерт. Пипл хавает? Имеет право.
Я такое не хаваю, мне это не интересно. Я на такое не пойду. Театр должен заставлять думать, «глаголом жечь сердца людей».
Но тогда он должен говорить на темы, которые меня интересуют сегодня. Это я не о политике. Я говорю о человеческих отношениях и человеческой психологии.
Возьмите потрясающий моноспектакль Алисы Фрейндлих, за который она получила «Золотую маску», – «Оскар и Розовая Дама». Речь идет о гениальной актрисе в великолепной постановке, заставляющей меня задуматься над вечными ценностями. И никакого там режиссерского чрезмерного самовыражения, супероригинального осмысления…
– Возвращаясь к началу разговора. Что Михаил Барщевский хочет принести в этот «храм»?
– Ну, я не настолько наглый, чтобы менять театр… Я хочу попробовать показать, что можно без секса на сцене, без мата и всего этого иметь аншлаги. И чтобы об этом говорили, и чтобы люди советовали друг другу пойти. А уж если они придут, что с ними там делать – это мы разберемся.
Какими они выйдут – это уже от меня зависит, главное, чтобы пришли. И мне важно, какими они выйдут. Хотелось бы, чтобы лучше, чем вошли.