Концерт начался с эффектного оркестрового номера, почему-то отсутствовавшего в предварительном варианте программы, — с увертюры Берлиоза «Римский карнавал» на темы из его оперы «Бенвенуто Челлини». Трудно придумать лучшее начало вечера и более удачное предварение Второго концерта Листа для фортепиано с оркестром в ля-мажоре, чем ля-мажорная увертюра другого великого романтика той же эпохи.

Оркестр сразу продемонстрировал блеск игры и редкостную звуковую роскошь, моментально захватив внимание и расположив слушателей к себе и к дирижёру.

В концерте Листа солировал французский пианист Жан Ив Тибоде, который мне показался откровенно слабым — играл с энтузиазмом, но много «мазал», по непонятным причинам то ли купировал, то ли забывал и выпускал листовский текст, хотя в стилевом отношении Лист отнюдь не показался мне чуждым его индивидуальности.

Но исполнение фортепианной партии было проходным, случайным, как будто пианист гулял по городу и мимоходом заглянул немножко поиграть в зал, обстановка которого словно бы ни к чему его не обязывала. В общем, специально о пианисте не пишу, потому что рассказывать особо нечего: одно недоразумение.

Поскольку я отправился на концерт из-за Сохиева и руководимого им в настоящее время французского оркестра, впечатление от пианиста настроение мне не испортило: оркестр звучал великолепно, все группы играли слаженно, осталось впечатление цельности. Одновременно с этим

солисты из разных групп очень техничны: прекрасные виртуозы, показавшие высокий класс индивидуальной игры.

Разочаровала, однако, как ни странно, первая скрипка! Скрипачка позволяла себе играть небрежно, интонировала неточно, сольные фразы не были отшлифованы, а это вряд ли допустимо в произведении, которое все знают чуть ли не наизусть: имею в виду «Шехеразаду».

Сама по себе она как солистка, быть может, что-то и представляла бы собой, допустим, в камерных концертах, но на фоне совершенства остальных групп оркестра её игра слушалась неубедительно и вызывала разочарование. Я понимаю, что соображения по поводу присутствия её в оркестре могут быть самые разные, в том числе и абсолютно не музыкальные, но это не отменяет смазанности полученного впечатления.

Самым ударным номером программы стала, как и ожидалось, «Шехеразада» Н. А. Римского-Корсакова.

Туган Сохиев был в настроении, и в такой подаче было очень интересно наблюдать за звуковым воплощением партитуры Римского-Корсакова, который был великим знатоком возможностей оркестра, тончайшим мастером, автором капитального труда по оркестровке.

Симптоматичный случай имел место в Москве в середине ХХ века, когда на профессиональных курсах композиторов-мелодистов, знатоков народного творчества и рапсодов из различных национальных республик СССР лектор не без робости перед представителями подлинного восточного творчества решил ознакомить их с «Шехеразадой», опасаясь, что при этом выявятся возможные дефекты «петербургского» понимания музыкального Востока.

М. Ф. Гнесин в восхищении пишет: «Какой же поражающей неожиданностью оказался бурный успех этого сочинения у всей аудитории — и у узбеков, и у туркменов, и у казахов, и у армян, с их восторженными и как бы оспаривающими друг друга заявлениями: „Так это же наша музыка!“ или „Это же и есть настоящая наша музыка!!“ Это была полная победа композитора, остро схватившего и гениально обобщившего самое основное в народнопесенных элементах у различных народов Востока».

На мой взгляд, Сохиеву удалось предельно убедительно преподнести интонационный строй, гармонический колорит и полностью оправдать своим исполнением все оркестровые решения великого русского композитора.

Дирижер родился и учился в России, следовательно, с малолетства имел опыт соприкосновения с русской музыкой, что не могло не сказаться самым положительным образом на его трактовке хрестоматийного русского произведения.

Именно на концерте Сохиева в моём сознании вспыхнула отчётливая ассоциация финала «Шехеразады», живописующего корабль, с треском разбивающийся о скалы (какое гениальное в своей точности оркестровое решение — это не «землетрясение», не «взрыв», а именно «треск»), с финальной кульминацией балета П. И. Чайковского «Лебединое озеро», когда разъярённая человеческим поведением природа взбунтовалась, вздыбила воды и смыла с лица Земли всё неугодное ей, что символизируется в обоих произведениях музыкальной темой, принявшей грозно-торжествующий облик.

В руках Сохиева всё это выглядело настолько материально, что было почти осязаемым:

даже оркестр внешне напоминал бушующее море, ибо оркестранты не сидели при этом в расслабленных позах, а даже чисто физически были полностью включены в творимое их посредством действо.

Как известно, Сохиев — ученик легендарного Мусина, поднявшего многих известных дирижёров, поэтому в продолжение концерта меня занимал ещё один вопрос: какие профессиональные свойства и индивидуальные качества перенял Сохиев у Мусина? И как обозначить, что у него общего, допустим, с Гергиевым и Курентзисом — также учениками Мусина?

Вероятно, универсальность, позволяющая работать в разнообразных жанрах от оркестровой миниатюры до оратории и оперы; смелость исполнительских решений; свобода обращения с оркестром; умение слушать как отдельные голоса и инструменты, так и весь оркестр в целом как массу и вести его за собой; способность ощущать ключевые точки смены темпов и настроений, вовремя направлять музыкантов, держать в руках нерв игры.

Трудно сформулировать, в чём состояло воздействие Мусина на учеников, но главная тайна его наставничества состоит явно не в содержании его методики, которая, будучи изложенной на бумаге, не представляет собой ничего особенного. Зато можно предположить, что

мусинский гений заключался в умении распознавать подходящих именно для дирижёрской профессии музыкантов, в способности открывать им глаза на самих себя.

А техника показа, судя по всему, второстепенна, и главный секрет его не в ней: искать людей, направлять их усилия и проверять работу — в этом всё. Мусин, основываясь на своём опыте, знаниях и интуиции, умел провидеть в неоперившихся ещё музыкантах их возможное будущее, их диктаторскую повадку, как умеет распознать опытный заводчик настоящую породистость, угадывая в щенячьих формах, играх и проявлениях — взрослые черты в их будущем мощном развороте и развитии. И это своё педагогическое «звериное» чутьё Мусин вряд ли мог от кого-то унаследовать или кому-то передать, как не мог унаследовать и передать свой слух и свою уникальную способность ощущения свойств и возможностей древесины и других материалов, применяемых им для постройки музыкальных инструментов, другой великий интуит — Антонио Страдивари.

Можно перенять и унаследовать ремесло, но гений — никогда.

Короче говоря, Туган Сохиев и его оркестр показали в «Шехеразаде» лучшее, на что они способны, произвели самое благоприятное впечатление и, не побоюсь этого слова, настоящий фурор.

Вечер завершился триумфально. На бис оркестром были исполнены две вещи: очаровательный Антракт из третьего действия оперы «Кармен» Ж. Бизе и не менее знаменитый «Трепак» — он же «Русский танец» — из балета «Щелкунчик» П. И. Чайковского. Оба номера были исполнены поистине виртуозно и встречены восторженным рёвом публики, к которому с удовольствием присоединился и автор этих строк.

Автор фото — Patrice Nin

Цементовоз с компрессором от 1,4 млн. рублей