Николай Цискаридзе

«Балет – это мужская профессия» Михаил МАЛЫХИН   После перенесенной травмы премьер балета Большого театра Николай Цискаридзе наконец-то вошел в форму и снова танцует прежний репертуар. – Николай, у вас дома стоит огромный телевизор, а рядом на полках собрана практически вся диснеевская фильмотека.

И на все праздники – на Рождество, Пасху, Восьмое марта и так далее – баловали детей мультиками: показывали «Бэмби», «Пиноккио», «Белоснежку и семь гномов». Но поскольку копии трофейные, то даже на цветных телевизорах они были черно-белыми. Я так мечтал в детстве все это посмотреть в цвете.

Детская мечта сбылась. Я и сейчас смотрю мультфильмы, но мне нравятся не глупые картины, где шарашат друг друга по голове, а именно сказочные, классические, диснеевские…

– Неужели мудрых добрых сказок вам не хватает в балете?

– Балетные сказки в основном глупые, в них мало философии, ведь балет – это искусство внешнее и достаточно условное. Поэтому гофмановский «Щелкунчик» и «Щелкунчик» Петипа –разные вещи. Поверьте, я живу в очень реальном мире, просто люблю из него выходить – нужно что-то придумывать для себя, чтобы отключаться. Как говорила Скарлетт О’Хара: «Я не хочу думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра. А то сойдешь с ума».

Балет как профессию я выбрал очень рано – в 10 лет. И вся моя карьера блестящая только снаружи, ведь никому не видно, какими усилиями даются успехи на сцене. Сколько препятствий приходится преодолевать и сколько терпеть неудач, чтобы выходить каждый раз из всех невзгод победителем.

– Кстати, по-вашему, балет – это мужская профессия?

– Очень даже мужская. Она требует и выносливости, и характера, и сил, и мозгов. Но, как везде, многое еще зависит и от отношения к этой профессии.

Иногда важно быть просто мужчиной, а на сцене это сложнее, чем в жизни.

– Но почему?

– Быть мужчиной сложно. Вы много видите настоящих мужчин на улице? Я – нет.

Да и понятие мужчины у всех разное… Сейчас не встретишь, чтобы мужчина открыл дверь, пропустил даму вперед. Ведь все зависит от воспитания.

В моем детстве, в Грузии, когда женщина входила в комнату, все мужчины вставали. Но я давно нигде в жизни больше не встречал такого. Я много общался с Мариной Тимофеевной Семеновой (легендарная балерина Большого театра, репетитор Николая Цискаридзе. – Ред.), она меня, конечно, выдрессировала.

К примеру, я не могу не пропустить женщину перед собой в двери. Помню, иногда Марина Тимофеевна входила в гримерку после репетиции или спектакля, а я сидел. Она мне делала замечание: «Коля, как плохо я тебя воспитала». Но у меня просто не было сил встать, но она говорила: «Все равно встань».

И я, естественно, поднимался. Разница полов сейчас везде стерлась, теперь везде сплошной унисекс!

– Насколько я понимаю, в Грузии вообще была другая жизнь, чем в Москве?

– В Тбилиси в советские времена жили шикарно. На столе было то, чего никогда не бывало в Москве. Одевались люди в миллиард раз лучше, и для театров выбирали особые наряды – никому в голову не могло прийти, чтобы в театр заявиться в свитере. Мы тут недавно с Тамарой Гвердцители вспоминали, как в консерватории, в оперном театре женщины сидели, выпрямив спины, в вуалетках, в перчатках кружевных.

А по улицам Тбилиси разгуливали летом с кружевными зонтиками. Это была не бутафория, не притворство, а настоящая жизнь.

– Сегодня наверняка все по-иному…

– В Тбилиси по сей день существуют классовые различия, есть аристократы и есть массы, и по сей день, когда там представляют кого-то, понимаешь, из княжеского рода он или нет. Когда я приехал в 1987 году в Москву, все было чужим. До этого я жил среди людей, у которых были очень сильно развиты классовые предрассудки, и были вещи, которые запрещено делать по этикету.

Но когда ты попадаешь в другое общество, то обязан вести себя по законам этого общества. В Москве я был белой вороной, надо мной все издевались. Издевались, когда, придя в буфет, желал всем приятного аппетита, когда здоровался во время еды. Надо мной все смеялись и говорили: «Ты сумасшедший, что не можешь спокойно сидеть».

Я отвечал: «Взрослые идут – нельзя» Подобных случаев был миллион.

– Кстати, что вы думаете о социальной, политической обстановке в современной Грузии?

– Я ведь не политик, я артист. Мне трудно судить об этом еще и потому, что давно не был в Тбилиси. Когда приезжал несколько лет назад, было плохо. Некогда богатый цветущий край , слишком богатый, выглядел просто ужасающе.

Кругом была нищета, разруха. Хотелось бы, чтобы Грузия опять стала такой, какой она была в пору моего детства.

– Но с президентом Саакашвили или его окружением вы наверняка общались?

– Нет. «Минуй нас больше всех печалей и барский гнев, и барская любовь».

– Сегодня ведь все – от министра до дворников – обсуждают тему монетизации льгот. Вы задумываетесь о том, какая у вас будет пенсия, ведь в балете пенсионный возраст – 38 лет?

– Как я понял, пенсия у меня все равно будет специальная – за звание и прочие заслуги… И потом на пенсию я должен уходить в 2012 году, а к тому времени уже будет другой президент, другой кабинет министров. Наверняка еще сто раз поменяют все законы. Вы же сами видите: сегодня льготы дали, завтра отменили.

Послезавтра снова вернут.

– В Париже с вами произошла трагедия, вы серьезно травмировали ногу, после чего долго не могли танцевать.

– Ну, трагедия не трагедия, но приятного было мало. Ведь у меня было много планов, контрактов. И так вот получилось…

Зато моя болезнь дала шанс показать себя в Париже другим звездам Большого театра.

– Не ревнуете?

– Нет, знаете, когда-то Марию Каллас спросили, боится ли она конкурентов. Она сказала: «Забеспокоюсь, когда появится певица, которая будет петь весь тот репертуар, который пою я, и так, как пою его я». У нее ведь был огромный голосовой диапазон, и она играла роли разного плана. Так и мне природа отвела слишком большой диапазон для исполнения совершенно различных ролей. Благодаря физическим способностям я пытался экспериментировать.

Мне не важно, главную или не главную партию мне предлагают – в моем исполнении она все равно будет главной. Я заставлю в это поверить. Теперь я вполне поправился и не тревожусь о конкурентах.

– Как вы относитесь к опыту работы в мюзикле? Это связано с вашим желанием раздвинуть амплуа, попробовать себя еще в чем-то? Или это – бегство из балета?

– Нет, о бегстве нет речи, все наоборот. Согласившись на роль в мюзикле, я рассчитывал использовать время и возможности, чтобы постепенно вернуться на сцену Большого театра. Ведь я долго не танцевал после травмы, а вернуться нужно было на тот же уровень, по которому меня помнят в этих стенах.

Ведь поначалу трудно было просто привыкнуть выходить на сцену, держать на себе внимание в течение долгого времени – через 15 минут я просто начинал умирать. Я ведь очень долго провел в уединении – общался только с докторами и сразу приходил к себе в номер и отдыхал. Тяжело было привыкнуть, что на тебя смотрят.

Отвык от софитов. Казалось, что потерял все, чему учился 8 лет. У меня была буквально неделя, чтобы этому опять научиться в мюзикле. Благодаря «Ромео и Джульетте» я уже без страха вышел в «Пиковой даме» на сцене Большого. Теперь я не боюсь критических взглядов, которые придирчиво меряют уровень моего прыжка от пола и считают количество сверченных мною пируэтов.

Теперь все страхи позади.