О природе волшебства
«Синее чудовище» К. Гоцци в театре «Сатирикон» (Режиссер – К. Райкин, Художник – А. Коженкова) Катерина АНТОНОВА «Синее чудовище» в «Сатириконе» – хороший повод поговорить о том, что такое театральное чудо. Честно говоря, что такое театральное чудо, объяснить невозможно – как невозможно объяснить человеку, не любящему театр, почему снова и снова тянет в темный зал смотреть на людей, которые «говорят чужие слова не своим голосом».
Главное отличие театральной реальности от реальности будничной – в тугой наполненности смыслом, упругой пульсации энергии в каждом движении, повороте головы.
Театральная реальность азартна, в ней нет места скуки.
Актер Константин Райкин все это знает как никто и никогда не допускает в спектаклях, в котором сам участвует вторичности, неталантливости (т.е. скуки, пустот, длиннот, отсутствия смысла – и сюжетного, и того – азартного – чисто театрального, когда застывшая в луче прожектора улыбка важнее любых сентенций).
Режиссер Константин Райкин этими длиннотами-пустотами грешит.
«Синее чудовище», заявленное как один из самых мощных, затратных и амбициозных проектов сезона (еще бы – цирк на сцене, настоящее акробатика, цирковое оборудование монтируют цирковые, а не театральные – монтировщики – ввиду особой опасности исполняемых трюков!), обернулся шумным, суетливым вялотекущим спектаклем.
На сцене все красиво – цирковая арена, две разведенные лестницы, уходящие в кулисы (потом они станут знаменитым венецианским мостом), свисающие с колосников веревочные цирковые лестницы, обруч. А уж когда откроется черный задник, и зрители увидят Венецию, о которой персонажи все время говорят – мечтательно, с тоской и безнадежностью – как три сестры о Москве, Венецию, в которой жизнь так легка и прекрасна, Венецию-Мечту, и для персонажей, и, кажется, для самого Райкина тоже – чуда все равно не возникнет. И финальные фейерверки, и четыре столпа открытого огня, от которого станет жарко лицу, и праздничное конфетти, засыпавшие сцену под красивую музыку, и кружащиеся по сцене персонажи спектакля – в костюмах персонажей comedia dell’arte – ситуацию не спасут.
Все останется как было весь спектакль – по отдельности, рассыпаясь, не склеиваясь в единую театральную картинку.
Актеры очень стараются. Лучше, чем у других, получается у Полины Райкиной – в ее случае, так же, как и в случае ее отца, поговорка про то, что природа отдыхает на детях знаменитых родителей, не верна. Полина Райкина существует на сцене вкусно, за ее героиней интересно наблюдать, в каждую секунду действия понятно, что с ней происходит. Что еще выгодно отличает ее от других актеров (столь же молодых, как и она) – она не кричит на огромной сцене «Сатирикона», а разговаривает.
Остальные – кричат. Монотонно, каждый – на своей ноте. Очень утомительно. И совершенно не понятно, зачем.
Чтобы их было слышно? Начни они не кричать, а разговаривать – их будет слышно, вся сцена «Сатирикона» усеяна микрофонами, слышен – шепот. Чтобы на сцене было больше эмоций? Не становится. От зажима?
Может быть. Тогда есть надежда, что кричать со временем перестанут. И начнут играть, а, может быть, даже и импровизировать – что явно задумывалось режиссером.
В начале второго действия арена наполнена водой. На краю сидит актер и касается воды рукой. Два прожектора, направленные на воду, дают тень на сведенные теперь лестницы, ставшие венецианским мостом. Водная рябь на мосту. Красиво.
Эффектно. В течение минуты. А сцена длится и длится.
Становится скучно. Хочется, чтобы актер что-нибудь сделал. А он не делает. Просто сидит и касается рукой воды. И тогда начинаешь придумывать, что бы делал на его месте сам Константин Райкин.
Какой фантастический актерский номер он бы сотворил из этой тени-света-воды-музыки-и – главное! – себя самого! И становится ужасно жалко, что на сцене – не Райкин. Уж он-то знает, как сделать настоящее театральное чудо.