Обитаемый остов

Болевые точки с «Попыткой альтернативы» Ирина Алпатова, Наталия Каминская, Татьяна Власова   Только что открывшаяся в Театре на Таганке выставка «Попытка альтернативы» – первое юбилейное мероприятие, представленное специально делегированной в театр «Группой юбилейного года» во главе с режиссером Дмитрием Волкостреловым и художником Ксенией Перетрухиной.

На самом деле, эта выставка вполне могла бы назваться «Попытка диалога» – она не навязывает другого взгляда на историю «Таганки», не спускает сверху деклараций и манифестов, а выстраивает коммуникацию на равных, прежде всего, с артистами, поднимает вопросы, которые просто необходимо осмыслить, чтобы не стоять на месте. Главная задача проекта, с которым пришли выпускники «ШТЛ» – «дать состояться художественной и исторической рефлексии» и снова, как в 60-е, сделать «Таганку» местом общественных дискуссий.

Этой «Попытке альтернативы», однако, была противопоставлена альтернатива другая, которая своим «народным» темпераментным негативом в адрес вполне интеллигентного начинания едва не смыла первую.

Вернисаж открылся стихийным выступлением артистов, которые протестовали против «вторжения» команды Волкострелова, а работу Перетрухиной расценили как «мародерство». «О чем тут размышлять! У «Таганки» есть будущее. Эти надписи нас оскорбляют! Зачем вы пришли к нам!

Для чего надо было все убрать. Чем вам помешал Золотухин, Филатов, Высоцкий?», – выкрикивали артисты из группы несогласных. Хотя худсовет театра, на котором Ксения Перетрухина защищала свой проект, саму идею и подачу одобрил и поддержал.

Вместо старых, годами висевших афиш и фотографий на стенах появились надписи-размышления, связанные с главным вопросом – куда театру двигаться дальше. «Что делать? Что в сегодняшней ситуации может произойти в театре на Таганке? Должен прийти новый сильный лидер.

Ни в коем случае не должен прийти сильный лидер. Нужно, чтобы прошло время. Нужно закрыть театр, потому что без Любимова ничего значимого не будет. Что делать», – говорится в одной из надписей, сделанных на белых, «расчищенных» стенах фойе. 
Выставка Ксении Перетрухиной бесконечно далека от устоявшихся стереотипов подобных экспозиций. Будь все это организовано в любом другом, скажем, галерейном пространстве, все бы обсуждали увиденное в параметрах современного искусства: инструментарий Перетрухиной находится именно в этой области. Но выставка-то помещена в стены «Таганки», рассчитана на диалог и с историей театра, и со зрителями разных поколений, и с самим театром, за легендой которого с уходом Юрия Любимова занавес опустился, и остались одни вопросы и многоточия.

Главное ведь, что эта выставка не имеет смысла нигде, кроме как в конкретных стенах, потому что тексты ШТЛовцев – не просто модная форма или прием. Это их альтернатива авторитарной позиции, к которой в авторском, любимовском театре, очевидно, привыкли, и реальное отражение ситуации, в которой этот театр со славным прошлым сейчас пребывает. Пока же стоит признать, что на скандальном открытии выставки получилась не одна «попытка альтернативы», а две.

Только первая – художественная, а вторая – базарная.

«Подобное неприятие выражает далеко не весь коллектив. Мне кажется, сегодня это было вызвано острым желанием публичного высказывания, к чему артисты театра генетически привычны, – прокомментировал ситуацию  Дмитрий Волкострелов. – Замечу, то те, кто выражает недовольство, не являются невостребованными актерами. Они играют спектакли, в которых были заняты ранее, репетируют новые, никто их не трогает, а уж тем более не увольняет.

Я вижу в этом нашу вечную неготовность к диалогу, проявление неуважения к человеку и его мнению, которое может отличаться от твоего. Но я считаю, что это болезнь те только Театра на Таганке и театра в принципе, но и всей нашей страны на сегодняшний день».

Все же история, особенно история театральная, вещь мистическая. Недаром артисты верят, что в старых театрах бродят (а часто и проказничают) духи предшественников. В здании «Таганки» этот процесс, несомненно, происходит. Увы, не в творческом аспекте, ибо тогда бы вкус ко всему непривычному и даже радикальному генетически передался бы нынешним обитателям этих стен. Однако им передался другой таганковский ген, к сожалению, куда более мощный и живучий.

Это ген базарного, совершенно не интеллигентного, не стесняющего в средствах и приемах бузотерства. Сопротивленческий дух здесь ох, как силен, однако это дух не художественной смелости, но лагерного, шпановского «общака». Вот тут тоже просматривается целая «история», у которой есть по крайней мере три пика.

Первый – 1992 год, страшный и позорный скандал после возвращения Ю.П.Любимова из-за рубежа, сопровождавшийся чудовищными взаимными оскорблениями бывших соратников и расколом театра. Второй – уже не страшные, а просто позорные события , и опять нападки труппы на худрука, причем, сделанные публично на зарубежных гастролях, в результате чего Любимов покинул свой театр. Наконец, теперешний виток бузы.

Жанр, однако, менялся – от высокого, воспринимавшегося как серьезная социальная драма, ибо в ней были задействованы слишком сильные и талантливые театральные личности, а сам театр еще читался как мощное общественное явление; к некрасивому фарсу, у участников которого совсем иные творческие кондиции. Нынешний же всплеск и вовсе выполнен в жанре «ниже плинтуса», потому что протестантский пафос части коллектива Театра на Таганке в адрес группы юбилейного года не поддается осмыслению.  Видимо, просто встретились два параллельных мира, диалог между которыми невозможен в принципе.

Вот тут-то и выясняется, что организаторы выставки и, прежде всего, сама Ксения Перетрухина попали в самые болевые точки нынешней ситуации в Театре на Таганке. Дело не столько в форме «выставки без картинок», хотя и она вызвала яростный протест, но в ее сути. «Младореформаторы» параллельно с сочинением документальных спектаклей, которые совсем скоро будут представлены зрителям, попытались осмыслить историю этого легендарного театра с позиций сегодняшнего дня. А ведь, согласитесь, тех, кто не застал эту историю вживую, сегодня гораздо больше (как внутри, так и вне театра), нежели ее непосредственных участников.

Быть может, Группа юбилейного года опрометчиво высказалась о некоем «пересмотре» истории, можно было бы подобрать более удачные выражения. Но они не спешат с ответами, предпочитая задавать вопросы. Подчас риторические, не всегда внятно сформулированные, но без которых сейчас вряд ли можно двигаться дальше. Вопросы самим себе и всем тем, кто сегодня попадает в здание Таганки.

Актерам и зрителям, для которых этот театр – часть собственной, личной истории. Эта идея кажется беспроигрышной, потому что она не умозрительна, но самой жизнью подсказана. Увы, части труппы она таковой не показалась.

И диалог был решительным образом отвергнут.

А тут впору задуматься еще об одной болевой точке, на которую нажали участники Группы, задавшие среди прочих и вопрос о том, кому нынче принадлежит эта история. И возможна ли ее узурпация теми, кто считает себя если не основоположниками, то хотя бы «детьми своего отца», то есть Юрия Любимова? Оказалось, что эта проблема остра как никогда, потому что актеры явно указали молодой команде на дверь, ссылаясь на то, что «чужакам здесь не место».

Знают ли они сами, без постороннего вмешательства, что делать дальше? Весьма сомнительно, ведь в качестве актерской альтернативы звучали лишь общие фразы о том, что нужна хорошая драматургия и хорошая режиссура, и уж тогда точно потянется в театр народ русский. Кто же спорит, нужны. Но в таком раскладе получается, что Волкострелов, Александровский и Стадников – заведомо режиссеры плохие.

А это утверждение звучит, по меньшей мере, странно. А если вспомнить метания труппы, сначала пытавшейся избавиться от «зарвавшегося» Любимова, а спустя некоторое время призывавшей его назад, то станет совсем понятно: вопрос «что делать?» является главным и стратегическим для всех. Исключений нет.

Ответов пока тоже, так ведь ищите, спорьте, договаривайтесь. Не получается…

Собственно, и весь нынешний, спонтанно возникший коллективный пафос тоже весьма сомнителен, потому что не имеет под собой ровно никаких оснований. Ну, во-первых, десять раз было сказано, что эта конкретная выставка – явление временное. После Нового года фойе вернется к прежнему облику, чтобы потом, вероятно, еще не раз примерить и другие, став частью художественного пространства.

Во-вторых, и сам Волкострелов не претендует на жесткое художественное руководство с правом немедленно все закрыть, выбросив актеров на улицу. В-третьих, и бунтовавшие артисты, и прочие члены труппы Театра на Таганке активно заняты в старых и готовящихся спектаклях, работой никто не обделен. Из-за чего сыр-бор-то?

Зачем было нужно выдергивать из контекста выставочных фраз устрашающее «закрыть театр»? Зачем бездоказательно обвинять Перетрухину сотоварищи в том, что они не знают спектаклей, актеров и «самого Боровского»? Да увольте, на выпуске – премьерные спектакли, документальные, между прочим, построенные на разговорах с разными участниками процесса жизни театра.

Так что даже если что-то и оставалось неизвестным, так теперь молодые явно повысили уровень своей образованности, причем из первых, таганских рук и уст.

Всем известно, что настоящее, перспективное творчество возможно только в том случае, если все его участники настроены на единую волну. Пока это не удается. Диалог – это двусторонний процесс, но на открытии выставки Перетрухиной представители Группы, огорошенные актерским боевым натиском, трагическим темпераментом и базарным пылом, предпочли отойти в сторону, отмолчаться и сделать вид, что они «выше этого».

Честно говоря, эта интеллигентная позиция вызывает большую симпатию, чем истерические выкрики. Но не замечать сопротивления определенной части труппы тоже уже невозможно, ведь все они в одной, с трудом пока удерживающемся на плаву корабле. Когда-то он был хорошо оснащенным и, казалось, его прочности нет предела. Но постепенно ветшали паруса, разваливались снасти, сходили на берег матросы, а потом и сам капитан сошел, причем далеко не последним.

Сегодня этот некогда славный корабль видится как некий остов, правда, еще обитаемый. Гамлетовский вопрос быть ему или не быть вроде уже не витает в воздухе. Впору задаться пушкинским: «Куда ж нам плыть?»…