Они делают мировой балет
«Дни балета в Гамбурге» прошли в 38-й раз — Джон Ноймайер возглавил не слишком известную тогда труппу четыре десятилетия назад и почти сразу затеял этот фест. Структура «Дней балета» привычна: представление премьер минувшего сезона и самых громких спектаклей репертуара, гастроль какого-нибудь известного театра (в этом году — Балет Сан-Франциско, приехавший сразу после выступлений в Москве) и колоссальный финальный гала (нынче длился пять часов; бывало и шесть).
На этом фестивале всегда громко слышны русские ноты — и потому, что несколько ведущих артистов труппы учились в отечественных школах, и потому, что Ноймайер — исследователь, знаток и фанат дягилевских «Русских сезонов» — всегда называет финальный гала в честь Нижинского. Но в этом году в фестивальные дни театр в особенности казался «почти нашим» — театром, какой мог бы быть у нас, если бы Ну да, если бы страна была несколько другой.Контекст
- Новые формы и старые мастера
- Валли и клерки
- Спит задушенная птичка
Если бы не разбрасывалась талантами, если бы пробовала их уговорить, удержать. На гала Анна Поликарпова и Иван Урбан танцевали «Кармен» — миниатюру, что двадцать лет назад была придумана для Поликарповой Ноймайером — юной танцовщице нужен был тогда номер для конкурса «Майя». В маленьком спектакле (а это именно спектакль, не просто дуэт, хоть и идет всего пять минут) мгновенно выписано все: и сила характера героини (в каждом развороте корпуса — грозовая мощь), и ошеломленное замирание героя, что пытается на равных вести диалог с этим цунами. Поликарпова училась в Вагановском, начинала танцевать в Мариинке, Урбан из Белоруссии — теперь же они национальное достояние Германии.
И не только они — учившийся в Москве Эдвин Ревазов с диапазоном ролей от ясного Тадзио в «Смерти в Венеции» (как 25-летний парень ухитряется воспроизводить на сцене незамутненность подростка, совершенно не понимающего, отчего взрослый мужчина смотрит на него такими больными глазами!) до строгого ангела-прокурора в «Лилиоме»; учившийся в Киеве Александр Рябко (самый виртуозный танцовщик труппы). И еще: дело не просто в том, что руководителям наших театров стоит отсматривать не только выпускников близлежащих училищ, — для того, чтобы весь театр превратился в коллекцию блистательных личностей, школам необходимо приглашать на учебу будущих звезд со всего мира. И учить их бесплатно, если их родители небогаты.
Так поступает школа при Гамбургском балете.
Их интересуют таланты, а не деньги и гражданство (в России, как известно, учиться бесплатно могут лишь российские граждане). Если абитуриент способен, но беден, он все равно станет студентом, школа позаботится о гранте. Предоставит общежитие, решит все проблемы — только учись. Потому в гамбургской труппе сейчас работает народ из 26 стран мира. Лучший народ из этих стран.
А у нас даже выездные комиссии по регионам давно прекратили разъезжать и общежитие стоит столько, что далеко не все российские провинциальные родители могут потянуть.
Просто люди думают иначе — они делают «мировой балет», а не сугубо «немецкий». При отчетливом патриотизме гамбуржцев — «наш Ноймайер», «наш балет».
Город, культурный бюджет которого сейчас существует в режиме строгой экономии (строится грандиозное здание филармонии на Эльбе, выдвинутая в реку зеркальная скала, отражающая воду и небо) обеспечивает две трети бюджета театра, остальное добавляют спонсоры. Частные лица вносят деньги — от гигантских сумм до небольших — и скрупулезно перечисляются во вкладыше к программке; почтенный гамбургский Fairmont Hotel Vier Jahreszeiten (божественный вид на озеро Альстер, трепетный персонал и сомелье, перечисляющая названия вин как имена возлюбленных) бесплатно селит балетных критиков; шофер такси выдает монолог о сравнительных достоинствах танцев прима-балерин (оказался фанатом француженки Элен Буше). И именно этот знающий, некрикливый патриотизм работает на театр так, как не работает на наш театр патриотизм «громкий».
А театр отвечает городу взаимностью.
Hamburgballett «пашет», как многим нашим компаниям и не снилось. В труппе всего шестьдесят человек (в Большом, к примеру, около двух сотен) — и понятно, что «большие спектакли» были бы невозможны без участия старших студентов школы.
Но важно и другое: при необходимости даже «самый главный» танцовщик труппы (Ллойд Риггинс, амплуа которого в старину определили бы как «неврастеник», поразительный трагический актер) встает в ряды кордебалета: нет гонора, но есть чувство общего дела.
Это очень видно в спектаклях.
В «Рэнку», премьера которого состоялась в фестивальные дни: балет сочинили два юных автора, Юка Оиши и Оркан Данн, и его название отсылает к жанру японской поэзии, к «нанизанным строфам». Собственно, это более всего похоже на нашу «игру в чепуху», когда авторы по очереди сочиняют по строчке текста. Джону Ноймайеру показалась любопытной идея сочинения по такому же принципу балетного спектакля — и молодые хореографы, служащие в кордебалете гамбургского театра, решили попробовать ее осуществить. Единой «чепухи» не возникло: спектакль отчетливо распался на две части, первая из которых более всего напоминала какой-то японский ритуал (с легкой безуминкой в нем), вторая стала яростным салатом из движений и идей — понятно было, что автору хочется сказать многое, но прореживать текст, даже просто ставить пробелы между «словами» он еще не научился. Но как работала труппа!
Как пропевал собой страдальческую тему Ллойд Риггинс, как в саму поэзию превращалась Сильвия Аццони, как слушал, слышал и переливал в движения непростую музыку (Шуберт — Шнитке — Филип Гласс) кордебалет! Именно артисты «приподняли» сочинение коллег, вместо того чтобы «закопать» не самый выдающийся проект, — и аплодисменты достались именно общей товарищеской работе.
А как славно они вместе дурачатся!
На гала станцевали большой кусок из «Сна в летнюю ночь» — собственно финал, где происходит свадьба трех пар и на этой свадьбе показывают самодеятельное представление афинские ремесленники. В отличие от Баланчина, явно тяготившегося пересказыванием шекспировского сюжета, Ноймайер с удовольствием прописал все его извивы и в том числе дал вволю поиграть вдохновенным работягам. Группа энтузиастов, изображавшая патетическую любовную историю, смешна просто гомерически: и выход Риггинса в шлеме и латах в роли героя-любовника (вообщето дивная насмешка над григоровичским «Спартаком»), и Константин Целиков в роли его возлюбленной (дикие косы, намалеванные будто свеклой щеки и прыжки a la привидение в «Жизели) заставляют просто укатываться чинный немецкий зал.
И не только эта парочка отлично строит рожи и жестикулирует как в немом кино, все их коллеги явно получают удовольствие от работы. Работы, в которой кроме очевидной есть и тайная шуточка: роль Основы, что распределяет роли в самодеятельном представлении и затем играет, не зря отдана Риггинсу — актер, во всех балетах воплощающий «голос Ноймайера» (был Гамлетом, Иисусом, Ашенбахом) здесь говорит о потешности балетмейстерских-актерских занятий как таковых. Рефлексия и чувство юмора — великая вещь в балете.
Диана Вишнева на гала отлично станцевала поставленный для нее Ноймайером «Диалог» с Тьяго Борденом и показалась в Гамбурге свободнее и счастливее, чем в Питере и Москве, где она уже гастролировала с этим спектаклем.
Ульяна Лопаткина, наоборот, заморозила текст «Павловой и Чекетти» — балерина из давних времен, что пришла на урок к легендарному педагогу (роль досталась Ивану Урбану) стала похожа на памятник самой себе: когда два десятилетия назад Ноймайер разрешил Вагановскому училищу исполнять этот фрагмент из своего «Щелкунчика», смотреть на нее было интереснее. Еще одна «наша» (учившаяся в Киеве, но уж совсем «не наша») девушка Алина Кожокару, прима Королевского балета Великобритании, вызвала вместе с Карстеном Юнгом овацию после фрагмента из «Лилиома», а Мария Кочеткова из Сан-Франциско (угу, московская школа) и Жоан Боада аккуратно прочертили неоклассические линии в «Привидениях» Кристофера Уилдона. Следующий сезон в Гамбурге будет юбилейным, сороковым — и «Дни балета» будут еще богаче. Все это могло бы быть и у нас если бы страна если бы управляющие театрами люди ну и если бы худруком у нас захотел стать живой гений, которого, впрочем, сорок лет назад еще гением никто не называл, это надо было разглядеть. И тут мы возвращаемся к вопросу о стране и «культурном» начальстве.