Оправдание ошибок
«Лир репетирует смерть», прощальный спектакль Георга Жено Ольга Булгакова Театр имени Йозефа Бойса, один из самых интересных и обсуждаемых московских театров, прекращает свое существование. Решение о закрытии театра, руководствуясь многими объективными причинами, принял его создатель и руководитель, ученик Марка Захарова, немец по происхождению, Георг Жено.
Режиссер, родившийся и выросший в одной из самых благополучных стран Европы, смог принять российскую действительность как родную и рассказать в своих постановках о многих сторонах современной жизни нашей страны, о нас самих так, как смог бы, к сожалению, далеко не каждый отечественный режиссер. Премьера последнего, прощального спектакля “Лир репетирует смерть”, созданного Георгом Жено и драматургом Любовью Мульменко, состоялась на сцене Центра имени Мейерхольда. Попав в небольшое пространство мейерхольдовского черного зала, зрители поначалу останавливаются в нерешительности.
Сцены здесь нет, зрительских мест тоже. Маломерное помещение сильно затемнено, кругом разложены и развешены разнообразные вещи и вещицы. На стенах – подборка фотографий: давнишних – несколько увядших – черно-белых и более ярких, современных.
Сам герой, которого ожидаешь увидеть сразу и не иначе, как в образе короля Лира, на "сцене" отсутствует.
Создатели спектакля – Георг Жено и Любовь Мульменко – находятся здесь же, вместе со всеми посетителями этого, скорее музейного, чем театрального, пространства. На время они оставляют пришедших без пояснений. Желание поскорее увидеть обещанного Лира побуждает кого-то из зрителей обратиться к пожилому человеку в парадном костюме с орденскими планками: "Это Вы? Это Ваше?" – и получить отрицательный ответ.
Наконец, на одной из стен включается видеоинсталляция, начинает звучать голос «за кадром» (хочется сказать "за сценой", но сцены-то нет). Постепенно становится ясно, что пространство спектакля – это воспроизведенная практически в точности комната Дома ветеранов сцены, в которой живет пожилой актер Виктор Евсеевич Ротин. Заранее заинтригованные зрители внимательно вслушиваются, а также всматриваются в любительские кадры, снятые, как выясняется, самим главным героем при помощи непривычной для него (но с большим энтузиазмом осваиваемой) техники: видеокамеры планшетного компьютера.
Прожектор поочередно освещает объект за объектом, фотографию за фотографией, артефакт за артефактом. Затем следует подробный и "вкусный" авторский рассказ о жизненном пути Виктора Есвеевича. Ротин рассказывает о себе, начиная с детства и до сегодняшнего момента: о маме, о первом подареном ею хорошем – настоящем! – пальто; о том, как женился без любви, о бывшей жене и о ненавидящих его – как он думает – детях и внуках: о том, как в советские застойные годы отсидел пару лет за спекуляцию; о неудачной попытке, предпринятой им, провинциальным актером, в зрелом уже возрасте реализоваться на столичной сцене. Ну и, конечно, о главном и самом сокровенном: о мечте сыграть идеального короля Лира, сыграть так, чтобы оправдать все свои актерские и житейские промахи и ошибки, так, чтобы все окружающие – в том числе дети, внуки, бывшая жена – поняли всю глубину его таланта, и, наконец, признали бы не выжившим из ума стариком, а пали ниц перед величайшим Лиром всех времен – именно так, и ничуть не меньше.
Виктор Евсеевич изучил материалы о когда-либо созданных сценических образах короля Лира, пересмотрел все современные постановки и киноверсии шекспировской пьесы – и ни одна из них даже близко не стоит с созданным его воображением идеалом. Ернически высмеивает он спектакли Льва Додина, Константина Райкина, Владимира Мирзоева, находя в них многочисленные режиссерские и актерские промахи. Он не только репетирует Лира сам, но и ищет достойных кандидатов на исполнение остальных ролей, в частности, предлагает живущей в том же Доме ветеранов сцены актрисе сыграть одну из дочерей Лира: какой точно – Реганы или Гонерильи – он и сам себе не очень четко представляет.
Большой деревянный стол и резное высокое кресло (читай – трон): таков «рабочий кабинет» актера. На столе – блокноты с заметками о шекспировском герое, записями размышлений Ротина о Лире и его театральных воплощениях. В углу напротив – маленький кухонный столик, заставленный коробочками с чаем, печеньем и сахаром, к которым приклеены бумажки с надписью «Ротин», чтобы не перепутали соседи – да и чтоб самому с соседскими не перепутать. Этот разительный контраст величия массивной, как будто бы лировских времен, мебели и скромного столика для чаевничанья вызывает неожиданную (а может быть, спланированную создателями спектакля) реакцию: перехватывает дыхание от жалости к старику.
Чем дальше герой рассказывает о себе и своих взаимоотношениях с близкими, тем более явственным кажется сходство судеб самого Ротина и Короля Лира. Отрекшись от всяческих контактов с семьей, он живет в небольшой комнатке Дома ветеранов сцены. Будучи состоятельным человеком, Виктор Евсеевич не торопится поделиться накопленными за нелегкую и неровную жизнь средствами с самыми близкими – они не достаточно его ценят. Не добившись признания семьи, часть своих накоплений Ротин перечисляет на счета детских домов.
Стенд, демонстрирующий награды за благотворительную деятельность, гордо занимает одну из стен комнаты.
Сам Виктор Евсеевич появляется в пространстве перфоманса (именно так, а не словом «спектакль» хочется определить этот проект) неожиданно и присутствует в нем бессловесно: весь текст звучит в записи. Статный, высокий, прямой, с длинными волосами, убранными в косичку, он молча перемещается из одной части пространства в другую, из кресла-качалки – к кухонному столику, от столика – к тому самому «трону». Завершает все короткий видеофильм о том, как Ротин в буквальном смысле репетирует собственные похороны: уже готовы и собственная могила (рядом с материнской), и мраморный памятник, и надпись на нем – о том, что дети его отвергли, и фоторгафия на памятнике – Ротин в образе Лира. Находящийся рядом с героем в кадре молодой человек, помогающий обустроить будущую могилу, еле сдерживает смех: мол, совсем старик свихнулся.
Да так ли? А может быть, истинная актерская природа и заключается в том, чтобы играть везде и всегда, играть постоянно на сцене и в жизни, идентифицируя себя то с тем, то с другим персонажем, или только с одним, главным и единственно важным?
Например, очень успешная в начале карьеры и потерпевшая полный профессиональный крах в ее финале актриса Валентина Караваева, о которой в 2000 году Георгий Параджанов снял документальный 36-минутный фильм "Я – Чайка!", в конце жизни практически ни с кем не общалась и никуда не выходила, посвящая все свое время репетициям роли чеховской Нины Заречной, полностью отождествляя себя с этой героиней. Сохранились видеозаписи этих репетиций, использованных Параджановым в фильме. Была ли Караваева сумасшедшей, или она была актрисой, что называется, до мозга костей и таким способом выплескивалась ее невостребованная актерская сущность?
Ближе к финалу истории следует откровеннное признание героя, что сам он никогда не любил. Возможно, здесь и кроется ключ к разгадке поведения шекспировского Лира, которому тоже неведома любовь к близким, который не понимает, что значит «люблю, как дочь должна любить – ни больше и ни меньше». Для Ротина-актера, жаждущего признания публики, неприемлемо высказывание «моя любовь весомей, чем слова».
Иногда кажется, что игра важнее для него, чем само это чувство.
Показательно, что история жизни Виктора Ротина, многое в которой могло бы показаться блажью выжившего из ума старика, и та степень откровенности, с которой она была рассказана, вызвала слезы благодарности у одной известной актрисы, присутствовавшей на спектакле. Возможно, именно понимание и полное принятие его актерской сущности помогло искренне им восхититься, по-актерски и по-человечески его пожалеть. Сам же Ротин в конце представления светился от счастья и благодарности, старался договорить то, что, по его мнению, не прозвучало в продемонстрированных документальных кадрах. Любовь Мульменко и Георг Жено помогли актеру поделиться сокровенным, раскрыть свою потайную и явную сущность и осуществить свою мечту – в определенном смысле сыграть своего Лира.
Поделиться со зрителями «частью своего избытка».