Парализованный мир
В Александринке сыграли «античного» Беккета Вера ГИРЕНКО Пьесу основателя театра абсурда Сэмюэля Беккета поставил знаменитый греческий режиссёр, основатель и руководитель афинского театра «Аттис» Теодорос Терзопулос. Он известен, прежде всего, как первоклассный постановщик античных трагедий. Именно в этом качестве Терзополус впервые появился в Александринке несколько лет назад. В 2006 году он поставил здесь «Эдипа-царя» Софокла.
Это был первый опыт соприкосновения актёров старейшей петербургской сцены с методами работы грека. А метод заключается не только в работе непосредственно над спектаклем, но и в актёрском тренинге. Он, по словам Терзопулоса, представляет собой «упражнения на концентрацию, которые освобождают нас от повседневной грязи».
Кстати, двум актёрам «Конца игры» – заслуженным артистам России Игорю Волкову и Семёну Сытнику – этот тренинг знаком как раз-таки со времён «Эдипа-царя».
Терзопулос много раз говорил, что любой материал, который он ставит, всегда как-то связан с древнегреческим театром. Сэмюэля Беккета режиссёр называет не иначе как наследником традиции Эсхила. В чём суть этой преемственности?
Если герой античных пьес стремится перерасти самого себя и вступает в диалог (а иногда и в поединок) с Богом, то герой театра абсурда оказывается в примерно такой же ситуации. С той только разницей, что на месте Бога оказывается Ничто, пустота. И чтобы сохранить святость этой пустоты – места, которое должен занимать Бог – героям театра абсурда важно оставить это место чистым, никем и ничем не занятым.
И героям «Конца игры» это удаётся. Слепой и парализованный Хамм (Сергей Паршин), его сын – Клов (Игорь Волков), умирающий и тоже парализованный отец Хамма – Нагг (Николай Мартон) и престарелая подруга Нагга – Нелл (Семён Сытник)… Слепота, глухота, паралич, недуг – всё это в спектакле имеет символическое значение. В некоем экзистенциальном параличе пребывает всё человечество. В параличе и замкнутости.
На сцене создано пространство уплотнённой пустоты, в котором персонажам очень сложно говорить и действовать. Произнесение всех слов (не говоря уже о коммуникации) происходит с большим усилием. Движение Хамма и Клова по сцене – минимально. По бокам – два гробообразных ложа, где в оцепенении помещены Нагг и Нелл. Этот квартет персонажей похож на бомжей, которым захотелось разыграть странные скетчи в промежутке между жизнью и смертью.
Без цели и без надежды на лучшее будущее они играют в безумие – о пустоте, о тишине, о лжи, о любви… И эта безумная игра никак не может закончится.
На заднем плане, над всем этим возвышается хор. Хор – самая очевидная в спектакле отсылка к античному театру. В «Конце игры» он состоит не из богов, выражающих волю рока, а из… клонов, одетых и причёсанных как современные менеджеры. Это намёк на то, что именно они – банкиры, чиновники, президенты, бизнесмены – в наш век заняли место неотвратимой и страшной силы.
Это и есть то самое, святое место, которое может принадлежать только Богу. Теодорос Терзопулос поставил, возможно, непростой для восприятия, но очень современный спектакль – трагедию абсурда. Абсурда, у которого есть вполне объяснимые причины.