Перемена географии

Испанский хореограф в Петербурге поставил балет о привыкании к России Майя КРЫЛОВА   Премьера балета «Прелюдия» прошла в Михайловском театре. Это второй спектакль, сделанный Начо Дуато, испанским руководителем балетной труппы театра. Результат показал, что переезд со Средиземного моря на Неву – дело непростое.

Дуато живет в Петербурге примерно год: этого достаточно для погружения, но мало для привыкания.

На таком стыке, когда в жизни знаменитого европейского хореографа «все «переворотилось и только укладывается», родилась «Прелюдия», балет явно автобиографический: его автор, прославившийся в современном танце, на наших глазах учится взаимодействовать с классической труппой и классическим балетным языком. Дуато утверждает, что понимать заголовок балета следует шире, чем музыкальный термин. Прелюдия здесь нечто, не имеющее строгой формы, предисловие, подготовка к чему-то.

И проверка художественного сцепления: как творить испанскому модернисту, попавшему в дом российской музейной традиции? Какое качество проявится в браке «двух противоположных начал, в слиянии которых зарождается новая жизнь»? (Слова хореографа.)

Чтобы разобраться в пестроте своей российской жизни, постановщик взял заведомо пеструю музыкальную основу. Он скрестил Генделя с Бетховеном и Бриттеном, то есть барокко с XIX веком и современной музыкой. И подложил эту смесь под три вида танца – романтический балет, классический академизм и модерн-данс. За первое отвечают реминисценции из «Жизели». За второе – аллюзии на «Лебединое озеро» и неожиданные цитаты из балета Баланчина «Серенада».

За третье – манера самого Дуато. Плюс намеки на новые факторы в жизни автора – Россия с ее незыблемыми балетными основами, Петербург с его дворцовым классицизмом и архитектурными «завитушками» и Михайловский театр. Все это не разобщено, но органически связано, как цепочка ДНК. При таком подходе движения переосмысливают самое себя и друг друга: танцовщицы, играющие в «старинный романтизм», бодро шлепают босыми ногами, а изгибающиеся во все стороны «новаторши» неожиданно встают на пуанты.

И конечно, петербуржец Дуато активно осваивает новые лексические территории. Его танцевальная манера, которую рецензенты сравнивают с вязким льющимся медом, в «Прелюдии» претерпела эволюцию в сторону классики. На столько же процентов возросла самоуверенность труппы, дотоле лишь пробующей на зуб фирменный стиль испанца.

Действие начинается на сцене, открытой вглубь до самых недр. В недрах валяются «случайно» забытые детали декораций других спектаклей, среди которых купол римского собора Святого Петра из оперы «Тоска». Рядом замерли фигуры в белых платьях – «бесплотные» девушки-виллисы (вот она, «Жизель»). На переднем плане в нервной пластической исповеди заходится «черный» мужской кордебалет в рабочих трико. Так задается главная идея балета – драматическая изменчивость на перепутье, диалектика смысла в столкновении пластических миров.

С боковых кулис появится и исчезнет сказочный театральный «лес», потом спустится и поднимется вверх «старинная» люстра, под которой, как в шахматной партии, разыграются сражения светлых и темных танцующих масс. Традиционный принц в бархатном колете столкнется с персонажем новейшего балета, одетым в пиджак и брюки. Играющие тюлевыми юбками феи окажутся похожими на злых современных женщин.

Гармония классики сразится с «раздраем» современного танца в дуэлях разнокалиберных эмоциональных состояний, причем одно диффузно проникнет в другое. И неясно, что восторжествует – вечная греза или нынешняя трезвость: по ходу дела мечты становятся жесткими, а тревога облагораживается. В этой борьбе противоположностей были хороши примы Михайловского театра Екатерина Борченко и Ирина Перрен.

Свое альтер-эго Дуато, видимо, вывел в танцах премьера Михайловского театра, блистательного Леонида Сарафанова. Его мятущийся сквозной герой призван нарушать правила. Словно джокер из карточной колоды, он нанизывает «на общую нить все части сложной композиции», нервно вклиниваясь в ряды солистов кордебалета и внося в танец новые параметры.

А потом, упав на пол и катаясь по сцене, рискованно остановится на краю, замерев на бортике сцены и свесив руку в оркестровую пропасть.

В финале на белый соборный купол усядется человек в черном, персонажи красиво запутаются в золотом занавесе, а потом уйдут в некрасивые театральные дали на заднике. И станет ясно, что «Прелюдия» – балет о житейском и творческом смятении. Чтобы это понять, достаточно представить себя на месте Дуато. Уйдя от упорядоченного существования в рамках культуры, привычной по рождению и воспитанию, он внезапно оказался на непростой работе в далекой экзотической загранице, без знания языка и во многом начав с нуля.

Неслабая ментальная ломка, а все вокруг ждут немедленных шедевров. Неудивительно, что жизнь творца попадает в ситуацию «кота бросили в воду»: он то ли потонет, то ли выплывет, но рвется изо всех творческих сил.