Пистолеты – лучшие друзья девушек

В Александринке впервые поставили «Гедду Габлер» Ольга ЕГОШИНА   Кама Гинкас поставил «Гедду Габлер» Генрика Ибсена на большой сцене Александринского театра. «Двойным возвращением» названа эта постановка в программке – возвращением режиссера в город, где он начинал, возвращением к пьесе, которую несколько десятков лет назад ставил в Театре Моссовета с Натальей Теняковой.

Про постановки Камы Гинкаса часто говорят: сильные. Даже не принимающие его эстетику, не могут освободиться от разящей режиссерской мысли, упрямо вбиваемой каждой мизансценой.

В первом его спектакле на сцене Александринки к силе высказывания добавилась легкость. Монументальная, сложно построенная «Гедда Габлер» – спектакль легкого дыхания, стремительного ритма, летящей интонации и неожиданного решения.

В пьесе Ибсена Гедде Габлер двадцать девять лет, ее мужу Тесману – тридцать три, асессору Бракку – сорок пять. В спектакле Камы Гинкаса Тесман (Игорь Волков) давно разменял пятый десяток, Бракк (Семен Сытник) приближается к седьмому. А вот Гедда (Мария Луговая) еще явно не задувала свечки на своем именинном торте в честь двадцатилетия. Черноволосая девочка-бесенок мечется по комнате, и распирающая ее злая энергия заставляет то высовывать по-мальчишески язык, дразня неведомо кого, то подпрыгивать, то хвататься за скрипку – Гедда воодушевленно играет этюды, а потом щиплет скрипичные струны как будто у нее в руках японский сямисен. Она старательно чеканит каждое слово, как отличница на уроке иностранного языка.

И ведет себя с окружающими как избалованный хулиган-подросток, который вдруг ощутил безнаказанность. В каждом резком жесте, каждом слове, в том, как демонстративно сидит, закинув ногу на ногу, бурлит подростковое нестерпимое отчаяние и обида.

«Дело, кажется, в том… что вы, в сущности, не вполне счастливы», – констатирует изысканно-вкрадчивый Бракк.

Сделав Гедду вдвое моложе всех окружающих ее мужчин, Кама Гинкас резко сместил смысловые акценты пьесы. Тут не взрослая, опытная и сильная женщина-вамп проводит эксперименты над душами окружающих людей, но оскорбленная девушка мстит за то, что считает своим унижением. И это режиссерское решение дает новую жизнь заигранной коллизии на тему «в каждой женщине должна быть змея».

Понятие «девичья гордость» у нас выпало из словоупотребления. Но именно она, эта сумасшедшая, нестерпимая гордость попранной девственности – суть и смысл характера Гедды, какой ее играет молодая актриса Мария Луговая. Совсем недавно эта девушка возненавидела любимого мужчину Эйлерта Левборга, который осмелился говорить с ней «про это». Сейчас «это» с ней каждую ночь может и должен проделывать чужой, неприятный и ненужный ей мужчина.

А потом ей снятся сны с ползающими муравьями, облепляющими, липкими, и вот ей уже стало противно собственное тело. Она бродит по дому в одних трусиках и лифчике: если нельзя защитить свое тело от посягательств постылого мужа, то и от других – зачем? А самое мучительное то, что внутри уже поселился некий неведомый зародыш чужого семени, начавший потихоньку сосать твою кровь, питаться твоими клетками… Беременность для этой Гедды – оскорбление практически непереносимое, она даже слово это выговорить не может, оно жжет губы…

Сценограф Сергей Бархин выстроил на сцене Александринки впечатляющий парадный зал нового дома Тесмана: с прозрачными столами и стульями, с гигантской хрустальной люстрой (с ее нитей-подвесок потечет вода, медленно закрывающая пеленой мертвую Гедду). Стеклянные стены (за перегородкой можно угадать ванную комнату), стеклянные панели, по которым в прологе скользят видеопроекции личинок, муравьев, сморщенные лица человеческих зародышей – все роевое плодовитое существование, которое сводит с ума Гедду Габлер. Сцена заполнена гипсовыми бюстами, завернутыми в целлофан, – вещи предыдущей хозяйки, еще не вывезенные наследниками, – следы иных судеб и иных забытых драм.

Кама Гинкас возвращает на сцену чувства и мысли, о которых как-то давно не принято говорить: об ужасе физиологии, об унизительной зависимости души от тела, об уродстве отношений мужчины и женщины, если из них вынута любовь. О юных жертвах этих таких обыденных отношений.

Нежная Теа (Юлия Марченко) мертвеет лицом, когда Гедда спрашивает о ее муже. Теа, товарка Гедды по пансиону, также вышла замуж за мужчину много старше, гувернанткой чьих детей она была. Теперь пытается заново начать жизнь, обретя смысл в помощи Эйлерту Левборгу… В богатой актерскими удачами постановке Гинкаса (хороши и Волков-Тесман, и Бракк-Сытник) Теа-Марченко занимает место особое и отдельное.

Эта Теа похожа одновременно на курицу и на ангела – сочетание не такое уж редкое в женской породе. Она раздражает и восхищает. Она так по-птичьему беспомощно замирает в хищных пальчиках Гедды, расстегивающей ее блузку, и с такой неожиданной силой и сознанием правоты кричит на Левборга (Александр Лушин): «Ты не имел права так поступить!!!»

…Две головки, рыжая и черная, смотрят с дивана на зрительный зал. Две мечтательницы, две жертвы. Все девушки мечтают о красивой любви и счастье.

Везет немногим. Кто-то смиряется, когда эти мечты оказываются в очередной раз поруганными, кто-то – нет.

Каму Гинкаса никогда не интересовали женщины, которые могут смириться с тем, что жизнь груба, героини, которые умеют собирать счастье по крупицам и лучикам. Ему ближе бунтарки, требующие все или ничего, не желающие сдаваться, даже когда ни выхода, ни смысла в бунте не остается. Как Катерина Ивановна Мармеладова или Медея…

Страшна ярость оскорбленной женщины, ярость оскорбленной девушки – еще страшнее. Ибо юность не умеет жалеть и не ведает, что творит… В финале Гедда Габлер долго вглядывается в темноту будущего: в ряд темных вечеров, которые ей предстоит коротать с вкрадчиво-угрожающим Бракком. Разом устает. Берет коробку с револьверами генерала Габлера, свою единственную радость, делает лихой цирковой трюк, ловко перевернув ее в воздухе, и бедная маленькая максималистка, постукивая каблучками, уходит навсегда…