Победа над глупостью
Раннюю оперу Вагнера осовременили в театре «Геликон» Майя КРЫЛОВА Премьера комической оперы Вагнера «Запрет на любовь» состоялась в «Геликон-опере». Театр, как всегда, делает упор на малоизвестные партитуры: юношеский опус немецкого композитора ставится очень редко. На спектакле стало ясно, что режиссер Дмитрий Бертман взял Вагнера в союзники по борьбе с несправедливостью.
Вагнер написал эту оперу в возрасте 22 лет. Тогда он не помышлял о глобальных мистериях на тему немецкого величия. Юный композитор служил дирижером в Магдебурге, обожал веселые итальянские и французские оперы, увлекался комедиями Шекспира. По мотивам одной из них, «Мера за меру», Рихард написал веселое либретто, в котором главный отрицательный герой – немец Фридрих. Это вице-король Сицилии, ханжа и деспот, решивший искоренить у жителей Палермо страсть к карнавалам, вину и свободной любви.
Фридрих бичует пороки, издает грозные запретительные указы, которые отнюдь не шутка: одного сицилийца за нарушения собираются казнить. Горожане возмущены. К правителю, умоляя об отмене казни, приходит девица Изабелла.
Фридрих нарушает собственный указ, предлагая даме отмену казни взамен ее благосклонности. Но девушка не промах: в решающий момент она подсовывает сладострастнику его собственную бывшую возлюбленную. Разоблачение лицемера совпадает с отменой глупых указов и общим ликованием.
Конечно, в партитуре «Запрета» мало что напоминает известного Вагнера: здесь гораздо больше традиционной игривости оперы-буфф, есть проникновенные лирические эпизоды. С другой стороны, увертюра уже полна фирменных вагнеровских «полнозвучий», намеков на лейтмотивы и громовых апофеозов, а медные, духовые и ударные инструменты с размахом противостоят струнным – и во многом владеют музыкальной «ситуацией». Дирижер Константин Чудовский уверенно лавировал между очевидными контрастами, объединяя их в единое целое. Но глава оркестра привлек внимание публики не этим. На рабочее место Чудовский взошел в холщовых рабочих перчатках и с жужжащей электродрелью в руках.
Так, по воле режиссера, Вагнер «на раз» включился в постановочную концепцию.
Дело в том, что Бертман добавил к либретто 1836 года острую злободневность – перипетии строительства здания «Геликон-оперы» на Большой Никитской улице. Декорации австрийского художника Хартмута Шоргхофера копируют красные стены и зубцы бывшего особняка Глебовых-Стрешневых-Шаховских, вокруг которого не раз бушевали градостроительные скандалы. В спектакле по Вагнеру персонажи тоже строят.
Это городской Дворец счастья (читай – долгожданное здание театра), возведение которого то замораживается, то буксует, то вскипает с удвоенной силой. И надо понимать, что тупица Фридрих – собирательный образ плохих чиновников, его помощники – деятели ненавистного театру «Архнадзора», а пестрая карнавальная толпа – обитающая на чужих подмостках труппа, которая (в силу «бездомности») не может полноценно радовать народ искусством. Отсюда и визуальный ряд. Начальник и его свита ходят в тусклых официальных костюмах (Фридрих застегнут на все пуговицы в прямом и переносном смысле).
Строители, которые трудятся ни шатко ни валко, – в робах, касках и резиновых сапогах. Журналисты, жадно охотящиеся за сенсациями, – в неизменных джинсах. А жители Палермо – в рискованных, как на гей-параде, одежках, символизируя, впрочем, не сексуальную свободу, а вольный театральный дух. Именно на стройке Изабелла (актерски эффектная Марина Карпеченко) будет изображать типовую вагнеровскую валькирию и деловито поправлять колготки, смущая душу и тело Фридриха (отличная работа певца Алексея Дедова).
Там же, среди арматуры и труб, жена правителя (специалистка по колоратурам Елена Семенова) вернет его в супружескую постель, а педантичные ревнители старины устроят митинг протеста и методично сравнят новые стены с древними архитектурными планами. На крутой бетонной горке перед недостроенным зданием будет балансировать пестрая вольнодумная толпа. В ней смешаются канкан и флирт, быстро сгорающий фейерверк народного гнева и неизбежный подхалимаж мелких начальников перед крупными.
Строители начнут беззвучно, но смачно материться, двигаясь в замедленном, как в рапиде, темпе. Нарочито мрачные «готы» в черном подчеркнут легкомыслие девиц в перьях и стразах. Уморительная пантомима облезлого сторожа в будке ляжет дополнительной краской на торжество смеховой театральной культуры.
Финал полон радужных надежд: жители Палермо дружной командой строят свой Дворец счастья, а сверху спускается занавес, на котором нарисован будущий театр «Геликон».
Взяв комедию Вагнера, Бертман поставил очевидный фарс. Но он имел на это право. Ведь трагикомедию геликоновской стройки другим жанром не возьмешь. И что делать театру, если и труппе, и режиссеру хочется плакать?
Конечно, смеяться. До слез.