Пост без заголовка #Удалить
Жизнь и приключения бродячей артистки Беседовала Елена МИЛИЕНКО С Мириам мы встретились на Патриарших прудах, где она гуляла с трехмесячной дочкой. Вопреки моим ожиданиям увидеть девушку с роскошной копной волос, какой я видела ее на фотографиях в Интернете, прическу Мириам скорее можно было бы назвать «под мальчика». – Понимаете, – пояснила она, – после родов захотелось что-то изменить в своей внешности. За месяц до родов постриглась «под ноль».
И в этом она вся – стремительная, многогранная, готовая к переменам.
С шести лет Мириам вместе с родителями путешествовала в составе труппы интернационального театра, в котором ее отец работал актером, а мама художником по костюмам. Училась в интернациональной школе и русский знала гораздо хуже французского и английского. Совсем юной девочкой вышла на сцену, чтобы навсегда связать с ней свою жизнь.
Но главным событием своей жизни Мириам считает рождение дочери.
– Мириам, как вы назвали свою дочь? У нее тоже непростое имя?
– Вы можете называть меня Машей, я к этому уже привыкла.
А имя дочери мы выбирали два месяца. Долго думали, не знали, как назвать. Мама предложила имя Маргарита. Так звали покойную бабушку, которая умерла через два дня после рождения моей дочери. Сначала я не хотела так называть дочку.
Стала читать литературу, посвященную именам, но так и не могла ничего выбрать. Через два месяца говорю мужу «Коля, надо дать ребенку имя, потому что, по-моему, она злится на нас». Верещала каждый раз, когда мы ее называли различными ласкательными прозвищами. Тогда мы написали все имена, которыми предположительно хотели назвать дочку на бумажки, разложили их на кровать и положили сверху дочку.
А у нее рефлекс хватательный хорошо работает. И она поползла по кровати и схватила ручкой бумажку, на которой было написано имя Маргарита. И мы решили, что это судьба.
Теперь она Маргарита Николаевна, как и моя бабушка.
– И как булгаковская Маргарита. А по каким соображениям ваши родители дали вам такое необычное имя?
– Когда мы с мужем выбирали имя дочери и предлагали различные варианты – Лея, Миа, моя мама сказала: «Вы с ума сошли», на что я ей ответила: «Вот ты меня Мириам назвала. Вы с отцом о чем думали? Вы с ума не сошли?». А мама мне сказала, что назвала меня Мириам, потому что собиралась жить за границей. Причем мама у меня русская, а папа еврей с Украины.
Кстати, у меня тоже раньше были мысли о переезде в Европу. Я же провела там свое детство. Но мой муж сказал, что мы будем жить здесь. Хотя все может случиться, и жизнь повернется какой-то другой стороной. Мне хотелось вернуться в Париж в театр, в котором выросла, и в Лондон тоже приглашали.
Но муж русскоязычный актер, он здесь востребован. И не сможет работать на иностранном языке, хотя хорошо говорит по-английски. Даже я, наверное, уже не смогу.
– Вам в детстве пришлось много попутешествовать, расскажите об этом.
– Моего папу, который тогда был ударником в ансамбле «Своя игра», пригласили в театр Джона Пола Кука «Footsbarn Travelling Theatre». Когда-то у этого Кука был свой курс, он учил людей актерскому мастерству. Когда они окончили учебу, то решили не разъезжаться по своим странам, а остаться вместе и организовать театр.
Уехали в Англию, потому что основная масса были англичане. Поселились на какой-то ферме у кого-то доброжелательного дядечки, который был большим любителем театра. И в амбаре проводили репетиции. Фермера звали Оливер Фут.
И театр назвали «Footsbarn», т.е. амбар мистера Фута. А дальше они купили себе караваны, прицепили к машинам и стали везде ездить. Такой передвижной театр, в котором играют люди разных национальностей. Когда мы присоединились к труппе, они купили ферму во Франции и сделали репетиционную базу.
Там было поле, где стояло шапито, и все было оснащено для того, чтобы артисты поставили свои караваны, подключили воду и электричество и смогли там жить.
Каждый вечер я смотрела спектакли, ходила за кулисами, готовила чай артистам. У меня есть ощущение, что я никогда не сидела на месте. И мы всегда ездили.
Были в Германии, в Италии, в Австралии, в Колумбии, в Бразилии – где угодно. Но сейчас я понимаю, что все равно это было замкнутое пространство, какой-то свой мир.
– Маша, вы постоянно были в дороге. А как же школа? Детям надо учиться.
– Школа у нас была. Она размещалась в автобусе. Одна половина автобуса – учительский дом, а другая половина – школа. Занятия начинались в 10.30 и заканчивались где-то в 16.30. Нас отпускали на обед, а если утром кто-то просыпал, то не ругали.
Все дети были разного возраста, и каждый занимался по индивидуальной программе. Утро начиналось так – сонный учитель выходил из своей половины автобуса с чашкой кофе и сигаретой, звонил в колокол, и мы бежали из своих вагончиков на занятия. Тоже часто сонные и непричесанные.
Чтобы эта школа существовала, актеры театра скидывались деньгами, вне зависимости от того, есть у кого дети или нет.
Но нам были нужны деньги и на то, чтобы покупать книжки, ходить по музеям, зоопаркам, посещать бассейн. Мы же ездили по разным городам, надо было все посмотреть. На это у театра уже не было денег. И дети придумали такую вещь – поскольку в шапито были деревянные скамейки, мы нашили много поролоновых подушек в черных чехлах и перед спектаклем за пять франков сдавали их напрокат зрителям.
Часть денег шла на наши расходы: мороженое, конфеты. А остальные деньги передавали на нужды школы.
– И когда закончилась эта ваша кочевая жизнь?
– Когда мои родители развелись. Мы с мамой вернулись в Москву, а папа уехал в Германию, а оттуда в Канаду. Сейчас он живет там с женой и тремя детьми – у него две дочери и один сын.
Причем его сын – дядя Маргариты – старше ее всего на полтора года. Моя мама тоже вышла замуж в Москве. У нее двое сыновей, одному пять, другому десять.
То есть у нас огромная семья и у меня много братьев и сестер.
– Желание стать актрисой стало как бы естественным продолжением детства, проведенного за кулисами?
– Я выросла в театре и, по сути, ничего не знаю, кроме такой жизни. До отъезда я занималась танцами, фигурным катанием, музыкой. И когда в 11 лет я вернулась в Россию, то стало ясно, что уже поздно делать музыкальную или спортивную карьеру. Я как-то везде опоздала. Продолжала заниматься и танцами, и фигурным катанием, но чисто для себя.
И потом я поняла, что все это можно соединить в театральном институте. Но до сих пор у меня очень большие сомнения насчет каких-то своих актерских данных. Даже Сергей Женовач говорил, что каждый раскрывается по-разному. К тому же, я не коллективный человек и стеснительный, хотя вполне компанейский.
У меня много друзей, я могу устроить хороший праздник. Но работать, когда вокруг много людей, мне непросто. Сложно сохранить между собой хорошие отношения.
Но нам очень повезло – наш дружный курс стал театром. И в нашем театре нет этих страшных вещей, о которых рассказывают.
– В каких спектаклях вы играли?
– Я была занята в спектакле «Мальчики», «Захудалый род», «Об-ло-мов-щина», «Мариенбад». Мне нравятся все мои персонажи, но особенно я люблю безногую девочку Ниночку из спектакля «Мальчики». Моя Ниночка произносит за весь спектакль всего два слова и роль такая маленькая, но создается ощущение, что оттого, что ты добросовестно работаешь, погружаешься в эту роль, спектакль становится лучше.
И эта микроскопическая роль делает спектакль, как и другие большие роли.
– А на экране себе нравитесь?
– Нет, не нравлюсь. И я не могу это совершенно никак оценить. Я понимаю, что в театре, если сегодня не получилось, есть завтра. Могу попробовать играть по-другому, чтобы получилось лучше.
Сколько ты в это вложишь и насколько ты в этом будешь жить – это уже твое дело и твоя работа.
А в кино я ничего не фиксирую. Мне нравится, мне интересно, но я совершенно не понимаю, что делать.
Сейчас снималась в короткометражке у своего друга Миши Местецкого. Работали на энтузиазме, репетировали прямо перед кадром и половину сцен придумывали по ходу. Я ездила на съемку с коляской, в перерыве успевала покормить дочку.
А когда снималась, с ребенком сидели няня, ребята свободные от съемок и, конечно, мой муж.
– Когда вы все успеваете, и ребенка растить, и в кино сниматься и выступать с музыкальными коллективами. Кстати, а почему один из них называется «Татьяна», а не, скажем, Ольга или Маша?
– Даже не знаю. Послушали песни прошлых лет, там часто упоминается Татьяна. У Петра Лещенко есть танго «Татьяна». Еще нам нравится романс «Капризная, упрямая». Мы сначала даже хотели назвать коллектив именно так.
Но потом подумали, что нас обязательно начнут спрашивать, действительно ли мы капризные и упрямые. Сейчас нас спрашивают, все ли мы Татьяны, и незнакомые люди именно так ко мне и обращаются.
У нас в коллективе семь девушек, но были такие моменты, когда кто-то из участников группы по уважительным причинам отсутствовал, и его замещал мужчина.
– И вы мужчину переодевали в женское платье?
– Нет. Мы хотели его переодеть, но не стали этого делать.
Сейчас лето, концертов очень мало. Мы собрались, но еще не срепетировали новый репертуар. Хотя у нас песен шестьдесят, все равно поем, в основном, самые ходовые – их штук двадцать. Народ просит что-то побыстрее, повеселее.
Но, на мой взгляд, нам лучше удаются какие-то тангины, медленные такие спокойные вещи. Я пою Утесова, это дико сложно, потому что Леонид Осипович большой артист, и к тому же мужчина. Он такой очень манерный, и все песни написаны если не им, то для него.
Я очень много его слушала и там есть такие куплеты, которые явно должны быть очень смешными, но в нашей действительности это звучит уже не смешно. Их исполнять очень сложно, потому что зрителям они просто непонятны.
Но «Татьяна» – все-таки театральная вещь. А для меня пение – это очень глубокое переживание. Может, это звучит как-то пафосно, но мне очень сложно исполнять песни, которые нужно скорее представлять, а не прожить.
И в этом отношении мне очень близка группа «Green Point».
– А в каком стиле работает группа «Green Point»?
– Я не знаю, как это объяснить. Это такая спокойная, скорее фоновая музыка. Вот если бы был стиль «море». Ее хорошо слушать днем на море, или где-то еще на свежем воздухе.
Это лаундж. Такая музыка, которая расслабляет. Хорошая музыка для праздника, когда гости устали веселиться и хотят расслабиться.
Мы перепели пару джаз-стандартов, еще я пою песню Цезарии Эворы.
«Green Point» намного больше про меня, чем «Татьяна». В «Green Point» я импровизирую, говорю по-английски, придумала кучу всяких штучек – веера, какие-то аксессуары. Хотя мой друг говорит: «Green Point» можно с закрытыми глазами слушать, а вот эти все твои лампочки, фейерверки, бенгальские огни – это все ни к чему». Но я все равно каждый раз изобретаю что-то новое.
И для меня «Green Point» – это как бы личная история.
А вообще я пою, потому что не могу не петь. Есть переживания, которыми мне хочется поделиться, и я делаю все, чтобы чувства зрителей пробудились.
Вокруг нас много волшебства, но большинству людей не хватает времени его заметить.