Проше: не убивайте!

Театр армии занял польский десант Ольга Егошина   Новый театр из Варшавы открыл спектаклем Кшиштофа Варликовского «(А)поллония» программу «Польский театр в Москве». Одна из самых сильных театральных школ мира – польская – представлена нам постановками уже хорошо известных в России Кристиана Люпы, Гжегоша Яжины, Кшиштофа Варликовского, а также новыми именами. И, похоже, «польская часть» может стать главным событием фестивальной программы «Золотой маски».

«Никто не может сказать: «Я не убью». Единственное, что мы можем сказать о себе: «Я надеюсь, что я не убью». Эта цитата из монолога Агамемнона, взятая Кшиштофом Варликовским из романа Джонатана Литтелла «Благоволительницы», могла бы стать эпиграфом спектакля «(А)поллония».

Созданная из пестрых лоскутков необыкновенно разнородных текстов – от Еврипида и Эсхила до Робиндраната Тагора, от Джона Максвелла Кутзее до Ханны Краль и Джонатана Лителла, – постановка Варликовского крепко насажена на кол любимой авторской мысли: убийство абсолютно запрещено всеми заповедями, но каждый человек может стать убийцей. Опираясь на античные мифы, режиссер и его актеры воскрешают историю жертвоприношения Ифигении, в которой отец убивает дочь (эпизод «Ифигения»). Показывают, как жена убивает мужа («Клитемнестра»), а сын – мать («Орест»).

Как, наконец, самопожертвование Алкесты, отдавшей свою жизнь за жизнь любимого мужа Адмета, при внимательном рассмотрении оказывается чем-то средним между ритуальным закланием и самоубийством.

Действие медленного и мучительного спектакля разворачивается в пространстве «здесь и всегда». Это сейчас где-то идет на заклание Ифигения. А в лаборатории мучается подопытный шимпанзе Султан. Орест тычет ножиком в материнское горло.

Блеют на городских бойнях коровы. Эсэсовцы расстреливают беременную польку Аполлонию, которую выдала прятавшаяся неподалеку беженка-еврейка… Вступивший в армию Израиля внук спасенной Аполлонией и выжившей еврейской девочки кричит, что, возможно, ему придется убивать и он убьет.

Снова и снова Варликовский убеждает нас, что убийству нет оправданий. Для любого убийства. Во имя любой цели.

Ссылки на «жертву во имя Отечества», которые приводят для оправдания жертвоприношения Ифигении, столь же неубедительны, как и апелляции Ореста к воле богов.

Нравственная основа постановки Кшиштофа Варликовского внушает всяческое уважение, особенно в контексте театра, изо всех сил эти основы расшатывающего. Другой вопрос, что когда на протяжении пяти часов тебе вдалбливают одну и ту же мысль (пусть благородную, но точно не новую), то у зрителей это рождает даже не протест, но чувство скуки. Вот еще одна иллюстрация, а вот и еще одна.

В отличие от науки, где количество проведенных испытаний увеличивает доверие к результату, в искусстве двадцать пять примеров действуют слабее, чем два-три.

Можно понять стремительно редеющий зрительный зал. Остаются те, для кого сложность и качество художественной ткани постановки Варликовского оказываются важнее и убедительнее, чем скудость общей мысли, лежащей в ее основе.

Многоуровневый, неровный спектакль Варликовского напоминает гремучую смесь самых растиражированных театральных приемов и пронзительных неожиданных находок-уколов, которыми был так богат «Крум» – одна из самых сильных и цельных постановок польского мастера.

Задником сцены служат гигантские экраны-транспаранты, на которые в режиме нон-стоп транслируется съемка происходящего на сцене в самых неожиданных ракурсах. Монологи действующих лиц адресуются исключительно зрительному залу, даже когда по замыслу персонажи обращаются друг к другу. Катятся на рельсах прозрачные комнаты-витрины.

Гремят эстрадные шлягеры, служащие своего рода «музыкальными прокладками» между драматическими эпизодами.

Однако лучшими моментами этого воспаленного спектакля становятся островки тишины – когда смолкает грохот музыки. И вдруг становится слышна нервная дрожь, которую выбивают каблуки Ифигении. Можно разглядеть слезы на лице Клитемнестры. А смертельно уставший Агамемнон, заляпанный кровью и помадой, безуспешно пытается объяснить, почему война не кончится никогда: ни тогда, когда вырастут дети, зачатые в день победы, ни тогда, когда вырастут их внуки и даже правнуки…

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *