Пустота рождает страх
В Санкт-Петербурге поставили пьесу классика израильской драматургии Светлана РУХЛЯ, Санкт-Петербург Фото: theatre-buff.spb Пьеса «Хефец» принадлежит к вершинам творчества Ханоха Левина, но никогда прежде не ставилась в России. На отважный эксперимент решился музыкально-драматический театр «БУФФ», пригласивший в качестве режиссера-постановщика израильского актера и режиссера Игоря Миркурбанова.
Игорь Миркурбанов – личность разносторонняя, звезда израильского театра «Гешер», ученик Андрея Гончарова и Марка Захарова. Когда-то в Театре на Таганке он сыграл роль Чацкого, российскому зрителю он хорошо известен по фильмам Ивана Дыховичного «Вдох-выдох» и Андрея Эшпая «Многоточие», в которых сыграл главные роли.
В центре его постановки – бедный родственник, нелепый безобидный приживала по имени Хефец, что в переводе с иврита обозначает «вещь», «ветошь», «хлам». Его появление на сцене, перепалка с Тейгалехом, хозяином дома, в котором он проживает, жалкие попытки защитить свое право на получение удовольствия (на поглощение пирога) не вызывают участия, скорее любопытство. Казалось бы, классический маленький человек, вышибающий слезу в произведениях Пушкина и Гоголя, но жалости нет. Все дальнейшее действие – это непрекращающаяся цепь насмешек, «подколов» и издевательств. Но попытка бунта смешна и лишена энергии.
Героев – нет, есть паноптикум персонажей странноватых и не вызывающих симпатий.
Идеология драматурга – приговор современному обществу потребления – бездуховному, безбожному, сфокусированному на удовлетворении физиологических потребностей. Не то чтобы целью и смыслом их существования является удовольствие. Скорее отсутствие иных смыслов.
Волею постановщика каждому персонажу выделено строго очерченное пространство, символизирующее уход в собственный мирок. Утрированно яркие краски костюмов и декораций смотрятся попыткой искусственного расцвечивания мира. Не внешнего – внутреннего.
Создается стойкое ощущение, что все без исключения герои внутренне абсолютно пусты и отчаянно пытаются эту пустоту заполнить.
Создается впечатление, будто бы персонажи говорят так много и напористо вовсе не для того, чтобы высказаться, а чтобы не замолчать. Молчание усиливает пустоту. А пустота рождает страх, который становится невыносимым.
На общем фоне агрессия против безобидного Хефеца выглядит не более чем жесткая психотерапия – есть кто-то, кто еще ничтожней, несчастней, бесполезней. Впрочем, и сам герой не обнаруживает хоть какого-нибудь содержания. Временами его хочется сдернуть с дивана, дать в руки лопату и отправить то ли окапывать деревья, то ли сажать цветы… Но все тщетно.
Единственным поступком становится его угроза спрыгнуть с крыши, прямо-таки с плотоядным восторгом воспринятая окружающими.
В финале Миркурбанов неожиданно отходит от задуманного драматургом и как бы ставит многоточие. Мир в его версии оказывается не окончательно безнадежен.