Разбитые мечты

Василий Бархатов поставил в Мариинке «Сказки Гофмана» Светлана РУХЛЯ   Первая премьера сезона в Мариинском театре – опера Жана-Жака Оффенбаха «Сказки Гофмана» – в прочтении Василия Бархатова, как и финальный аккорд сезона минувшего («Сон в летнюю ночь» Бенджамина Бриттена в постановке Клаудии Шолти), – откровенный привет десятой (кинематографической) музе. Самое известное творение создателя блестящих оперетт и опер-буфф создано по мотивам целого ряда произведений немецкого романтика и мистика: «Песочный человек» и «Советник Креспель» из книг «Ночные рассказы» и «Серапионовы братья», «Приключения в новогоднюю ночь» из цикла «Фантазии в манере Калло». Связующим же звеном либретто становится вплетение образа самого Гофмана.

Увы, смерть помешала композитору самому оркестровать оперу (оригинальные рукописи партитуры были и вовсе потеряны), что добавило изрядную долю фантасмагоричности всем ее постановкам: «Сказки Гофмана» оказались отданы на откуп многочисленным редакторам и воображению постановщиков.

Белинский называл Гофмана «живописцем внутреннего мира». Оффенбах сфокусировался на мире самого Гофмана – предельно разбалансированном и болезненно ярком. Некоторая умозрительность и механистичность режиссерской концепции Василия Бархатова существенно понизила градусы страсти и трагедии, однако в эпоху процветания виртуальных переживаний прозвучала оригинально и современно.

Действие увлекает не менее музыки и, легко преодолевая почти столетие, прошедшее со времени ее написания, сосуществует с партитурой Оффенбаха почти в унисон. Возникающий на экране эпиграф о двойной жизни Гофмана – одновременный привет перемежающему действие с титрами немому кино и реалиям современной жизни, с ее стремлением получить общее впечатление в виде своеобразного «краткого содержания».

Огромное окно, простирающееся по всему заднику сцены, сродни киноэкрану, позволяющему заглянуть в окно дома напротив, и, собственно, единственный островок реальности, где живая, «сотканная» из плоти и крови женщина проживает мгновения своей жизни. Гофман не стремится познакомиться с нею воочию, а лишь использует рожденные ею эмоции для собственных мечтаний.

Появляющиеся на подмостках возлюбленные Гофмана (то ли существовавшие, то ли выдуманные) намеренно схематичны, при кажущейся разнице женских типажей их объединяют не только рыжие парики, но и мертвенная холодность. Апогей – героиня первого рассказа Олимпия. Механическая кукла (по оригинальному замыслу) превращена в виртуальную девушку. Запечатленная на кинопленке актриса БДТ Полина Толстун – инфернальна и пугающе самодостаточна.

Ее искусственная жизнь и искусственная смерть – не точка отсчета, а некий пролог к недосягаемости идеала. Мечтающая о сцене Антония (Гелена Гаскарова) и самовлюбленная куртизанка Джульетта (Виктория Ястребова), хоть и царят на подмостках во всей своей женской прелести, – не более чем слепок с мечты. Но мечты рано или поздно рассеиваются, друзья разбредаются, комнату наполняет тишина, а в вожделенном окне напротив – огромные буквы «SALE».

Насмешливая и прозаичная точка в путешествии в мир грез.