Ремонт «святого семейства»

В Театре Ермоловой поставили «Язычников» Яблонской Татьяна ВЛАСОВА   В Театре Ермоловой, где за полгода Олег Меньшиков провел ремонт и ребрендинг, сыграли премьеру по пьесе Анны Яблонской, погибшей во время теракта в Домодедово. Пьесу «Язычники» новому худруку предложил Евгений Каменькович и сам же поставил, подключив к работе старую гвардию Ермоловского театра и пригласив на главную роль Кристину Асмус, звезду телесериала «Интерны». «Язычники» стали для нее театральным дебютом, а для «местных» артистов – новым опытом общения с современным текстом.

Последняя пьеса Яблонской – эмоционально точная и очень личная. Если в других она старалась не показывать своего лица, то в этой чувствовала «бешеную уязвимость». На читке в Театре.doc ей казалось, что всем очевидны ее напряженные отношения с православием, ее собственный агностицизм, если не «воинствующий», то уж точно «выстраданный». «Мечты об общем рае/ Не отменяют персональный ад,/ Наоборот: подталкивают к краю». Верить или не верить?

На этот вопрос Яблонская так и не ответила. На первый взгляд может показаться, что на православии – как мировоззрении – она поставила крест. Хотя открещиваться от православных и не думала, как, впрочем, и воевать со служителями церкви. Ее «Язычники» – это не попытка высмеять верующих, это, скорее, попытка самой во что-то поверить.

Вот только как? Как верить в Бога, который обращается с тобой, как «дрессировщик в цирке. Ты сделал трюк – он тебе кусок сахара, а не послушался – так херак по морде!»

Герои Яблонской верят сначала в чудо, а потом уже в Бога или в идола, в силу молитвы или в магию. Главное – убедиться на себе, что помогает. Как только в семью, где всем по жизни не везет, приезжает богомольная бабушка, лет двадцать скитавшаяся по монастырям, жизнь начинает «налаживаться».

Невестка-риэлтор, наконец, срывает куш, сдав в аренду склад площадью 300 кв. метров. Безработный сын, наконец, получает работу на этом самом складе. «Социальные блага» сваливаются ни их головы, как манна небесная. И все благодаря отцу Владимиру – арендатору, работодателю и знакомому бабушки в одном лице. И выпивающий сын, и задерганная невестка успокаиваются, настраиваются на мирный семейный лад и «воцерковляются». Даже сосед Боцман бросает пить и запоем читает жития святых.

Не меняется только внучка. На все увещевания она отвечает: «Я, бабуля, агностик!», – и принципиально не меняет джинсы на юбки. Она мучается от несчастной любви, а «святое семейство» думает, что ее мучают бесы. «Мама, ты кого больше любишь, меня или Бога?», – спрашивает дочь-оторва и прыгает с балкона.

Евгений Каменькович – не первый, кто берется за «Язычников». Их ставили в Прокопьевском театре и в Театре.doc. Оба спектакля, по сути, замкнулись на отношениях внутри одной семьи. А неоднозначные, провокационные вопросы, связанные с кризисом веры и прагматичным отношением к ней, обошли стороной.

От «Язычников» в Театре Ермоловой ждали другого. Накануне премьеры Каменькович заявлял, что честный спектакль в Театре.doc видел, но попытался найти для этой очень глубокой, очень трогательной пьесы «более высокий штиль», найти в ней «театр, а не просто документ нашей истеричной эпохи». В результате современный нерв «Язычников» протравили банальной театральностью.

Когда открылся занавес с силуэтом Ермоловой, той самой, что красуется теперь на сувенирной продукции театра, на сцене стояла ее копия – высокая, осанистая дама на постаменте. Спустившись с него, она заговорила низким, прокуренным голосом базарной тетки, которая наезжает на всех – мужа, дочь, соседа – и переключается на распевные интонации, когда обсуждает с клиентом покупку недвижимости. Звучит классическая музыка. И классический для риэлтора набор фраз она произносит, как по нотам, попадая точно в такт и деликатно ступая по сцене танцевальными шагами. Расшаркиваться ей приходится на полиэтиленовой пленке, которой в первом действии затянута декорация легендарного сценографа Игоря Попова, работавшего с Анатолием Васильевым.

Во втором действии, когда в квартире, с Божьей помощью, завершится ремонт, откроется белоснежная арочная конструкция, с портиками и колоннами, как в античном храме. И фоном, на заднем плане – мрачное, зимнее море. Как напоминание об Одессе, городе Анны Яблонской, куда, кстати, Евгений Каменькович не поленился съездить.

Лаконичные декорации Попова актеры обживают с трудом. Впервые столкнувшись с новой драмой, они пытаются играть ее так, как привыкли, на старый лад – насквозь театрально, сбиваясь то на пафос, то на штамп. Этим грешит и набожная бабушка с интонациями, знакомыми по традиционным постановкам Островского, и двухметровый, статный отец семейства с внешностью и тяжеловесной декламацией актера-трагика.

Кристина Асмус, приглашенная на роль «одержимой», то ли бесами, то ли безответной любовью, студентки Кристины держится особняком. Она выглядит то как маленькая канатная плясунья в черном, то как шут с вызывающим гримом цвета венозной крови, то как амазонка с боевым раскрасом. И почти все реплики кидает с вызовом. Ее голос часто звучит на одной звонко-металлической ноте и так же часто фальшивит.

А за маской «большого страдания в маленьком теле» не видно лица – только ожесточенный, а иногда просто стеклянный взгляд.

В результате подчеркнуто-условные мелодекламации матери семейства кажутся едва ли не самыми оправданными в контексте спектакля. Пародийные краски, размывающие «академическую» игру, ему явно к лицу. В том числе выходы лектора, который просвещает зрителей, поясняя значение слов «агностицизм» или «язычники», читая стихи Гумилева или затягивая в микрофон лирическую песню.

Ближе к финалу выяснится, что этот импозантный преподаватель и есть тот, из-за кого экс-отличница сначала пустилась во все тяжкие, а потом решила покончить с собой.

Эта катастрофа обернулась чудом. Девушка выжила. То ли бабушкиными молитвами, то ли при помощи африканской маски, которую Боцман, отпавший от веры и снова припавший к бутылке, приносит в реанимацию. Однозначного ответа в пьесе Яблонской нет. А вот актрисы Театра Ермоловой, Наталья Попова и Наталья Кузнецова, на все сто уверены, что это «бабушка всех отмолила», и пытаются «этой пьесой основы христианства и православия утверждать, а не отрицать».

Евгений Каменькович утверждает обратное: сложные отношения с церковью и зыбкость веры, которая может раздуться и лопнуть, как мыльный пузырь, в пьесе – совершенно не главное. Да, сегодня мы можем удариться в православие, а завтра точно так же удариться в язычество. Да, нуждаемся, в чудесах и божествах, которых можно задобрить – и получить желаемое. С режиссерской колокольни это, похоже, было видно невооруженным глазом.

А вот в спектакле пропало. Свое моралите Каменькович посвятил другой, очень простой и, в общем, очень понятной теме: близкие люди не слышат, не понимают друг друга, доходя в своих ссорах до высот греческой трагедии, – и должна произойти катастрофа, чтобы они, наконец, пересмотрели свои отношения. Вот только как в этом помогает православие? Остроту и современность «проклятых вопросов» Яблонской Каменькович сознательно затупил.

А вот удастся ли их заострить, чтобы спектакль стал действительно современным и преодолел театральную архаику, покажет время.