Режиссер-документалист Виталий Манский

«В нашей стране цензура сегодня абсолютно гласная» Елена РЫЖОВА   Ежегодный фестиваль документального кино «Артдокфест», проходивший в Москве с 30 ноября по 9 декабря, завершился традиционным вручением Национальной премии в области неигрового кино «Лавровая ветвь». Гран-при завоевал фильм «Кровь» Алины Рудницкой. Президент киносмотра и премии, режиссер Виталий МАНСКИЙ в интервью «Новым Известиям» рассказал о том, какую роль в работе фестиваля играет телевидение, какие темы в последнее время остаются «за кадром» и как цензура отражается на документальном кино. – Виталий Всеволодович, как вы оцениваете итоги завершившегося на днях «Артдокфеста»?

– Я считаю, что фестиваль удался. Он был хорош по программе и был более чем востребован даже избалованной московской публикой, у которой каждый день есть тысячи альтернативных вариантов, как потратить свое драгоценное время. Тем более что речь идет не только о зрителях, приходивших на вечерние просмотры, но и о тех, кто присутствовал на дневных и даже на ночных сеансах.

И это тоже совершенно очевидная удача фестиваля: мы окончательно нашли свою аудиторию.

– А наметились ли какие-то тенденции в документальном кино?

– Тенденция наметилась, причем довольно давно. Она заключается в более глубинном погружении в ситуацию, в героев.

– Это связано с тем, что современные видеокамеры дают возможность снимающим приблизиться к своим героям почти «вплотную» и фиксировать жизнь «как она есть»?

– Да, это связано в первую очередь с новой цифровой технологией, позволяющей «жить» внутри пространства своего фильма. И на «Артдокфесте» мы, конечно, эту тенденцию стараемся представить в наиболее выгодном свете.

– Подводя итоги прошлогоднего «Артдокфеста», вы сказали в интервью нашей газете, что зритель устал от того, что ему навязывает отечественное телевидение. За год что-то изменилось?

– Я считаю, что отечественное телевидение и вообще все отечественные масс-медиа – очень мощные рекламные агенты «Артдокфеста»…

– Это шутка?

– Конечно, это нездоровая ситуация, когда у людей возможность «пообщаться» с реальной жизнью появляется чуть ли не раз в году – во время проведения нашего фестиваля. Потому что на телевидении, за редчайшим исключением, вообще нет российских документальных картин. Поэтому я и говорю, что телевидение, само того не желая, работает на повышение интереса к «Артдокфесту».

– Также в прошлом году вы сказали, что картин для конкурса категорически не хватало. Как обстояли дела в этом году?

– Благодаря регламенту, по которому мы можем включать в конкурсную программу фильмы, снятые в любой стране мира на русском языке, у нас ежегодно есть достаточно серьезное подспорье в виде мощного зарубежного кинематографа. И каждый год, несмотря на наше более, так скажем, трепетное отношение к российскому кино, нас выручает при составлении полноценного конкурса кино западное. Поэтому и на нынешнем фестивале более половины конкурса – это картины, снятые не в России.

Хотя стали подтягиваться фильмы, снятые в странах бывшего Советского Союза, то есть на территории более родного для нас кинематографического пространства.

– А почему так мало фильмов, созданных именно на территории нашей страны?

– Это не совсем так: фильмов, снимающихся в России ежегодно, – тысячи, но достойных картин среди них несправедливо мало. Телевидение почти не снимает кино, глубинно размышляющее о современности. Министерство культуры, распределяющее гранты, не работает на эффективность вложения в поддержку неигрового кинематографа.

А когда нет заинтересованности в финальном результате этой поддержки, когда, грубо говоря, все равно, на что тратятся деньги, то, естественно, вокруг министерства появляются некие компании-паразиты и продюсеры-паразиты, которые самым бессовестным образом эти деньги тратят на нечто малоинтересное и малодостойное.

– Получается, одна из причин, по которой так мало достойных документальных лент, заключается в том, что Министерство культуры просто не заинтересовано в их поддержке?

– Нет, Министерство культуры оказывает поддержку. Просто в отсутствии заинтересованности в конечном результате и в эффективности использования государственных средств вокруг ведомства естественным образом образовалась целая армия паразитирующих студий, которые эти деньги расходуют таким образом, что ничего путного из этого не получается. Поэтому сотни фильмов уходят практически в небытие.

Да они и не снимаются для того, чтобы их видел зритель.

– Они мертворожденные?

– Именно. Это абсолютно точное определение. А авторы, создающие кино, которое очень важно и для дня сегодняшнего, и для дня завтрашнего, из-за того, что у министерства нет заинтересованности в финальном результате, не могут пробиться сквозь этих зубастых паразитов и оказываются без господдержки.

– Негласная цензура, существующая сейчас…

– У нас не существует негласной цензуры. В нашей стране на сегодняшний день цензура абсолютно гласная. Она просто не узаконена. Осталась самая малость – просто вернуть ее в законодательные акты, и все. А то, что цензура присутствует, знает любой здравомыслящий человек.

Это очевидный факт.

– И как гласная негласная цензура отражается на документальном кино?

– Отражается началом отхода, как мне кажется, документалистов от актуальных тем, которых и так немного. Вообще, у российских документалистов актуальность не в приоритете. Потому что все люди грамотные, они понимают, что чем актуальнее, тем безвариантнее жизнь картины на родине автора.

А снимать кино, не имея хоть какой-то веры в то, что оно будет представлено широкому зрителю, достаточно сложно психологически.

– Получается, эти документальные фильмы не выполняют свою роль, то есть не отражают актуальные события…

– Почему же не выполняют? Кроме актуальности существуют такие понятия, как вопросы духовного свойства, просвещения, просто создания летописи времени. Например, картину «Последний лимузин» нельзя назвать гиперактуальной. Но она является безусловным документом времени, уникальной хроникой завершения определенного индустриального периода развития России.

Потому что «Последний лимузин» – это, по сути, история умирания крупнейшего автогиганта на территории Москвы, переданная через локальную историю создания лимузина для кремлевских парадов.

– Может быть, поднимать нравственные и духовные вопросы – дело художественного кино, а документальное должно более четко фиксировать проблемные события?

– Это не так. Одна из величайших, на мой взгляд, документальных картин – «Старше на 10 минут» Герца Франка – предъявляла зрителю исключительно духовные вопросы. И эта лента жива и будет жить неопределенно долгое количество лет. А, скажем, классическая картина «Человек с киноаппаратом» Дзиги Вертова была снята в Советском Союзе в определенный исторический период, но, тем не менее, в ней актуального, по сути, практически ничего нет.

Но эта лента в результате не только превратила документальное кино из хроники в искусство, но еще и явилась уникальнейшим документом времени. Монтаж этого фильма, ракурсы, визуальные образы превратились в очень точную летопись того времени и потому абсолютно уникальную.

– Лучшим арт-фильмом премии «Лавровая ветвь» стала картина «Катя». В ней оператором выступил Павел Пчелинцев. К сожалению, большинство россиян узнали его имя летом этого года в связи с убийством священника Павла Адельгейма. Поэтому присутствие работы Пчелинцева на фестивале вызывает, мягко говоря, противоречивые чувства…

– Давайте смоем этот фильм и вообще уничтожим все, что делал этот человек. Сожжем дом, в котором он жил, школу, в которой он учился, и выколем глаза всем, кто видел его фильм.

– Это некая бравада с вашей стороны?

– Это мой ответ, мое отношение. Потому что картина замечательная. И решение жюри присудить ей награду было совершенно правильным и ответственным. Хочу подчеркнуть: голосовали пятьдесят человек, лучшие профессионалы документального кино со всей страны.

И это их решение.

– Тем не менее кандидатуру Пчелинцева убрали из списка номинантов на звание «Лучший оператор».

– Это решение принял совет премии «Лавр», в который входят двенадцать человек. Также было принято решение, что мы, члены совета, его не обсуждаем.

– Но это было взвешенное решение, принятое без давления общественности?

– Это было решение, которое мы решили не обсуждать после его принятия. Поэтому в данном случае я подчиняюсь коллективному решению. У меня, конечно, есть личное отношение, но мы все договорились, что комментировать эту ситуацию не будем. Могу лишь сказать, что этот один-единственный вопрос мы обсуждали два с половиной часа. Думаю, это говорит о том, что было непросто прийти к компромиссу.

Значит, были какие-то другие предложения.

– А что за история с Александром Замысловым? Он на своей страничке в соцсети возмутился тем, что на вручении премии вместо его имени как режиссера сериала «Толстые» назвали Феклу Толстую…

– Ведущая церемонии, которая работала без так называемого уха, просто ошиблась. Она, представляя сериал «Толстые», который ведет Фекла Толстая, оговорилась и вместо имени режиссера назвала Феклу. В каталоге – печатном и электронном – четко написано, кто режиссер фильма, в трансляции это будет четко обозначено. Возможно, эта оговорка «упала» на взрыхленную почву.

Возможно, внутри группы уже были какие-то противоречия. И, судя по всему, они действительно были. Но ничего, кроме оговорки, за этим нет.

– То есть никакого звонка с телеканала «Культура», о котором говорит Александр, не было?

– О чем вы говорите? Кому могли позвонить с телеканала «Культура»?

– Организаторам премии.

– Я президент премии. Если бы кто-то позвонил, я бы первый об этом узнал.