Режиссер Иван Вырыпаев

«Любовь – единственная реальность, которая существует» Анжелика ЗАОЗЕРСКАЯ   В начале этого сезона в московском театре «Практика» состоялась премьера спектакля «Иллюзии». Автор и постановщик этого произведения известный писатель и режиссер Иван ВЫРЫПАЕВ в интервью «Новым Известиям» рассказал о том, планирует ли он снять фильм по этой пьесе, удается ли ему завоевать польского зрителя и как изменилось его мироощущение за последние несколько лет. – Иван, почему историю любви двух супружеских пар, причем пожилых людей, вспоминающих о прожитой жизни, в вашей пьесе рассказывают совсем молодые люди?

– Такая задумка, чтобы молодые рассказывали истории о людях, жизнь которых подошла к концу. В этом суть «Иллюзий». Каждый спектакль – это опыт, который каждый трактует по-своему.

Более чувственные люди воспринимают более чувственно. Люди же с концептуальным восприятием ищут концепции. Зритель волен трактовать так постановку, как он это сам понимает.

Раньше я пытался объяснять фильмы и спектакли, а потом понял, что это не мое дело. В конце концов, я и сам могу чего-то не знать про это.

– У всех актеров в спектакле очень красивые голоса. Для вас, как автора, режиссера, голос имеет особое значение?

– Я не делал кастинг голосов, отбирая исполнителей на спектакль «Иллюзии». Мне кажется, что все голоса красивые. Важно то, как голос звучит именно в ту или иную секунду. Любой голос, и хриплый, и грубый, интересно послушать. Вопрос в том, что в этот момент проходит через голос, что он транслирует…

Если это энергия жизни и красоты, то и голос кажется красивым… Когда мама поет в детстве, то какой бы у нее голос ни был, для каждого из нас он самый красивый.

– Сначала вышел спектакль «Кислород», потом – фильм «Кислород». Не будет ли экранизации «Иллюзий»?

– Такая идея есть. Материал просится на сценарий. Хочу снять этот фильм в Америке, с американскими актерами, потому что герои пьесы – американцы, и действие происходит в США.

– Ваша жена – актриса Каролина Грушка – полька. Собираетесь ли покорить взыскательную театральную Польшу?

– Я живу на две страны. В России мои дети, работа и родной язык. Но так получилось, что настоящего дома здесь нет.

Даже нет прописки. А в Варшаве есть и дом, и вид на жительство. Поэтому все чаще я стал говорить: «Поеду-ка я съезжу домой, а вернусь в Москву поработать».

Впрочем, работаю одинаково – как в Польше, так и в России. И там, и там у меня есть свой зритель. Был период активной работы в России – снял фильм «Кислород», поставил два спектакля, а вот сейчас возвращаюсь в Варшаву, чтобы поставить два спектакля – один в Кракове, другой – в Варшаве.

Все время сталкиваюсь с проблемой – в репертуарном театре мне предлагают своих актеров, а я хочу работать с теми, с которыми хочу. Приходится как-то это решать…

– Польский язык выучили?

– Я все понимаю, но говорю плохо, с ужасным акцентом, неправильными окончаниями… Правда, если мне нужно с кем-то встретиться, то обхожусь без переводчика. Но лекции в Польше пока не могу читать по-польски.

– В спектакле «Иллюзии» есть отражение перемен в вашей жизни, вашем мироощущении?

– Любая пьеса – отражение того, что происходит с автором. И – никак по-другому. Это просто трансляция жизни. Хотя стараюсь не писать в своих пьесах, начиная с «Кислорода», о собственной жизни и о себе.Настроение, безусловно, присутствует, но факты, события – другие. «Иллюзии» – это первая моя большая серьезная пьеса, и она – о любви. И когда я читаю в рецензиях критиков, что в «Иллюзиях» – очень жестокий финал, то думаю: «Да, финал жестокий, как у каждого человека, – смерть, но при этом там много света».

Так должно быть в драматургии: трагическая суть, а потом наступает катарсис. Все-таки зритель приходит в театр за конфликтом, специально покупает ради этого билеты. Ничего нового со времен «Поэтики» Аристотеля в театре не прибавилось.

Хотя есть еще один вид театра, который я надеюсь когда-нибудь постичь, где в процессе спектакля зритель получает мощный энергетический опыт, не соприкасаясь с конфликтом как таковым. Но надо быть очень большим мастером, чтобы делать такой театр. Я пока не умею. Поэтому ставлю пьесы про «конфликт».

Замечу, что «Иллюзии» – самая свободная от меня пьеса. Как мне кажется, что с ростом художника происходит отделение от него его произведений. Тогда это уже не «крик души», а вещь в искусстве. Еще я заметил, что говорить о несостоявшейся любви может только тот, у кого она состоялась. Человек с несчастной любовью, говоря о несчастной любви, будет выражать только понимание своей несчастной любви.

А когда ты знаешь полноту любви женщины, тогда можешь говорить о том, как она не состоялась, почему не состоялась, и в этом рассказе будут присутствовать и красота, и элегантность, и смысл.

– «Иллюзии» написаны словно белым стихом. А кто ваши любимые поэты?

– Осип Мандельштам и Иосиф Бродский.

– Может быть, у вас есть мечта в качестве актера сняться у того режиссера, который вам близок?

– По большому счету, мне все равно – в каком виде искусства работать. Важно – какой эффект это произведет на зрителя, и будет ли от этого польза. Актерские амбиции во мне отсутствуют, более того, потратить свое время на участие в фильме мне жалко. Но если бы мне предложили роль у режиссера, у которого я могу чему-то научиться, то я бы согласился. Например, у моего самого любимого режиссера – Майка Ли.

Правда, это невозможно – даже из-за английского языка. Если бы Сергей Бодров мне предложил сыграть у него, я бы тоже согласился, скорее потому, что работа с ним могла бы научить меня чему-то новому. Признаюсь, что всегда есть вопрос цены.

Я всегда завидую актерам, ведь за 10 дней съемок актер получает такой же гонорар, как я, автор и режиссер, за всю постановку спектакля.

– Вам не кажется, что в современном театре и кинематографе преобладает пессимизм?

– Если бы у меня были ученики (пока не могу их иметь, поскольку сам еще многому не научился), то я бы говорил им, как нужно нести свет, добро. С другой стороны, то, что мы видим сегодня в кино и в театре, – это абсолютное отражение нашего времени, и жаловаться здесь бессмысленно. Если «новая драма» отражает такой пласт вещей, то, видимо, это тоже полезно для нас.

Ведь сколько лет мы жили в абсолютно иллюзорном мире несуществующих реалий советского времени? Сейчас во многом идет обратная реакция на фальшь. Правда, сегодня меньше искусства, а больше самовыражения, но это тоже часть времени. Сегодня можно смотреть молодого драматурга, не оценивая всерьез его искусство, а рассматривая время, которое через него говорит. И еще: дело не в теме, а в энергии, которая выходит на зрителя.

Пьесы Шекспира очень жестоки, там всюду кровь и убийства, но поэтическая энергия, заложенная в них, вызывает у зрителя возвышенные чувства. В конце концов, не так важно что, а важно как. И знаете, любая даже очень плохо написанная пьеса, не содержащая в себе негативную энергию, всегда лучше, чем талантливая пьеса, несущая в себе разрушение и хаос. Поэтому знаете, вообще-то нехорошо, если зритель уходит во время представления, но когда мы чувствуем, что на нас со сцены «идет» плохая энергия, то есть злая, разрушительная… Этого сносить нельзя, потому что происходит вторжение в твое пространство.

Говорю это как автор пьесы «Июль», которую я закрыл для постановок именно по этой самой причине.

– Скажите, любовь – это иллюзия или все-таки реальность? Ведь об этом ваш спектакль?

– Любовь, пожалуй, единственная реальность, которая существует.