Секс на свалке
Театр из Мадрида показал оперу про изгоев общества Майя КРЫЛОВА На сцене Большого театра проходят спектакли театра «Реал» из Мадрида. Труппа привезла оперу Курта Вайля «Возвышение и падение города Махагони». Гастроли приурочены к проведению Культурного года Испании в России.
Русские титры немецкого опуса, исполненного на английском языке, были актуальны как никогда: слова здесь не менее важны, чем музыка. Либретто к опере написал знаменитый драматург Бертольд Брехт, и затевалась она отнюдь не для музыкальных и вокальных красот. Главным для авторов было уйти от прежнего театра – красивого наслаждения для меломанов, который марксист Брехт иронически называл «кулинарной оперой». Он хотел сделать из оперы «средство поучения и орган гласности», обличающий плохих людей: ведь они живут ради денег и наслаждений, а в мире все продается и покупается.
Музыка Вайля, написанная в конце 20-х годов прошлого века, скрещивает атональные приемы, «некрасивые» мотивы экспрессионизма и откровенный джаз. В сущности, «Махагони» – это растянутая до трех актов программа немецкого театра-кабаре, с его песнями-зонгами, язвительной критикой и сиюминутной злободневностью. Либретто в форме картинок нравов переполнено воспитательными моментами, обращенными не к чувствам, а к интеллекту публики. Единственная, но капитальная разница между зонгшпилем и творением Вайля: для исполнения «Махагони» требуются сильные оперные голоса вагнеровского типа.
А песни, особенно знаменитая «Луна Алабамы», иногда перестают быть брутальными и отдают красотами мюзикла: впоследствии Вайль, будучи в американской эмиграции, преуспел в этом жанре.
Махагони (паутина) – город, основанный тремя беглыми преступниками: жуликом Фредди-Счетоводом, пожилой рецидивисткой Леокадией Бэгбик и отпетым мерзавцем Тринити Мозесом (издевательское, надо сказать, имечко – Троица и Моисей). Сюда приезжают все, кто не в ладах с законом или ищет грубых удовольствий. В городе, где флагом служат женские трусы, царят строгие законы: драться, жрать и трахаться можно и нужно, а не иметь денег – нельзя. Главного героя, лесоруба Джимми, казнят за неуплату трех бутылок виски. Главная героиня, проститутка Дженни, разгуливает в вульгарном дезабилье, а ее полуголые коллеги предоставляются гостям города в целлофановых упаковках с бантиком, как товар.
Массовка имитирует «офисный планктон» с дресс-кодом (серые костюмчики), ошалевший от развлечений, и призрачных бомжей. Режиссеры оперы Алекс Олье и Карлуш Падрисса разместили город на мусорной свалке, сохранив при этом корпус идей «эпического театра», за который боролся Брехт. Певцы-«докладчики» не играют в страсти персонажей, они только поют о своих желаниях, но тут же отстраненно комментируют происходящее, причем с сильным морализаторством. Опера-плакат все показывает буквально, но в гротескном виде: если обжираться, то до смерти, если заниматься сексом, то коллективно, в общем ритме и по принципу «кто круче в постели», бокс, вплоть до убийства – апофеоз тупой вседозволенности.
В открытом финале «нет ответа на поставленные вопросы, только еще один вопрос», а по форме это современная демонстрация протеста: под звуки громового марша сцена заполняется плакатами с наглыми лозунгами: «За наживу», «За борьбу всех со всеми», «За любовь на продажу». Богоборец Брехт устраивает пародию на божий суд, где бога играет ряженый Мозес с его куплетами, загоняющими жителей Махагони в преисподнюю. Но бесстрашные грешники хором отвечают богу «Нет!»: какой, к черту, ад, когда мы и так в аду?
Для слуха же испанский спектакль – сущее наслаждение, да простит нас Брехт. Во-первых, за пультом стоял перфекционист Теодор Курентзис, который для достижения полного слияния с вокалистами не только экспрессивно махал палочкой, но и беззвучно «напевал» текст, в то время как испанский оркестр отважно взбирался по ступенькам многоплановой партитуры. Во-вторых, в Мадриде работает отменный хор.
В-третьих, кастинг на «Махагони» собрал роскошные голоса. Лесоруба Джимми пел могучий (во всех смыслах) немецко-канадский тенор Михаэль Кениг. Полька Эльжбета Шмытка блистала нежным «девичьим» сопрано в роли шлюхи Дженни, и контраст голоса и образа бил наповал. Невозмутимого негодяя Мозеса воплотил знакомый нашей публике по спектаклю Мариинского театра чернокожий бас-баритон с Ямайки Уиллард Уайт. Прожженную старуху Бэгбик залихватски пропела американка Джейн Хеншель, обладательница сногсшибательного меццо.
Худрук мадридского театра, знаменитый Жерар Мортье, приехавший в Москву, наверное, был доволен: ведь он – бывший интендант Зальцбургского оперного фестиваля и Парижской оперы, умеренный радикал и ярый любитель актуального искусства. Именно по инициативе Жерара «Махагони» появился в афише «Реала». А тем, кто сомневается в праве оперы показывать такие «некрасивости», Мортье отвечает, что «театр – не маленький мишка для детей».
Когда ребенок становится взрослым, он уже не может спать с плюшевой игрушкой.