Сергей Казарновский

«Школа – дело глубоко безнравственное» Катерина АНТОНОВА, Анастасия ТОМСКАЯ   «Класс-центр» — это общеобразовательная, но очень необычная школа. Дети тут такие же, как в любой другой, но не совсем. Вместо контрольных они пишут эссе, а их главным увлечением становятся музыка и театр.

У входа в школу стоит памятник Карабасу-Барабасу и деревянный театр, который напоминает театральный помост в чеховской «Чайке». Это одна из трех школьных площадок, где ученики «Класс-центра» играют свои спектакли. Такая театральная специфика вполне объяснима, ведь директор школы Сергей Казарновский – выпускник Театрального училища имени Щукина. – Я не собирался быть режиссером, а тем более директором школы. Но в 1981-м я, кандидат наук, закончивший МИСИ, стал вечерами вести в школе театральный кружок. У меня было даже прозвище такое «пивное»: Кружковод.

Так сложилась моя судьба, что в доме тестя, известного публициста Геннадия Лисичкина, за одним столом я сидел с очень известными и мудрыми людьми. Егор Яковлев, Тенгиз Абуладзе, Юрий Визбор, Георгий Жженов, Натэлла Лордкипанидзе, Виктор Дубровский, Алексей Аджубей. Они жили в той же стране, что и я, но судьба этой страны их волновала по-настоящему. Наши ночные разговоры привели к идее спектакля, который я сделал со своими друзьями, молодыми инженерами. Поступил на режиссерский факультет Щукинского училища.

А в начале восьмидесятых у меня родилась идея разговора с детьми на языке театра, художественных образов, действа. Системой образования это стало чуть позже, и только в 1990-м мы соединили театр с общеобразовательными предметами.

– А что вас не устраивало в традиционной школе?

– Школа – это система, которая точно знает, как надо. Вот вам извращенная ситуация конца восьмидесятых: на экране уже Горбачев – другой голос, интонация человеческая, но даже здесь они ухитрялись сажать старшеклассников конспектировать его речи с телевизора! Попытка убить все живое в обычной школе осталась до сих пор, и искоренить ее не так-то просто.

– Создание собственного учреждения было необходимостью? Вы не могли ограничиться кружком?

– В школе такая система просто не сможет существовать, поскольку изначально является непобедимым конкурентом. На мой взгляд, школа – дело глубоко безнравственное, а театр – нравственное по определению. Конфликт между нравственностью и безнравственностью неизбежен. Самое главное, что придумал Макаренко, который занимался воспитанием проблемных детей, – это выпускать с ними профессиональные фотоаппараты. То есть объединить детей общим делом.

И в процессе конкретного дела заниматься воспитанием. В нашем случае это абсолютно работает. Нашим общим результатом, делом является спектакль, концерт, или выставка. Театр – это же способ научиться воспринимать мир.

Чтобы сыграть какого-то персонажа, надо уметь его понять, понять его логику, посмотреть на ситуацию его глазами. Театр – это же способ воспринимать мир многоцветным, каким он на самом деле и является. Еще очень важная вещь: детская жизнь построена по принципу «взять». Взять знания, взять родительскую заботу, взять, взять… А по-настоящему человек становится нормальным, когда понимает, что дарить подарки, что вообще дарить – это больший кайф, чем получать подарки.

И театр в данном случае есть некий механизм, который позволяет научиться отдавать. Он как ничто требует отдачи, выкладки. В театре можно этому научиться.

– Каким же образом сочетается в вашей школе свобода личности и железная дисциплина?

[%6822%]– Вы сейчас задали самый сложный вопрос, потому что мы все хотим, чтобы вокруг нас и в нашей школе тоже были свободные, раскованные люди, но грань между раскованностью и распущенностью очень зыбкая. И тем не менее. Каждый человек, когда рождается, кроме того, что есть руки-ноги, у него есть чувство собственного достоинства.

А любой процесс обучения есть все равно процесс принуждения. И как принуждать, не умаляя чувства собственного достоинства, – вот это, собственно, и называется искусством педагогики. А в искусстве – в любом – нет рецептов, в каждом случае получается по-разному. Мы пытаемся создать такую атмосферу в школе, чтобы она была максимально похожа на театр.

Потому что мы пытаемся делать то, что делают в искусстве, в театре: говорить правду.

– Но правда ведь у всех разная, как и нравственная система координат…

– Да. Мы должны прямо и честно говорить, что мир, который вокруг нас, он не совсем идеален. Но это мир, в котором мы живем. И в нем есть люди, которые либо от природы, либо из-за обстоятельств на нас не похожи. И мы должны научиться жить с непохожими на себя людьми.

В этой связи в школе сделаны пандусы для тех, кто в колясках, и мы создаем условия, чтобы наши ученики сталкивались в обыденных ситуациях с теми, кто на них не похож – праздники общие, концерты, мастер-классы, игры, спектакли. Учиться общаться с не похожими на себя – тоже один из очень важных аспектов роста личности, а что есть дисциплина, самодисциплина, как не рост личности?

– То есть театр, как и музыка, не являются для вашей школы самоцелью?

– Конечно! Это инструменты, с помощью которых мы учим детей. Смысл нашей школы, по сути, в том, чтобы сделать эмоциональную жизнь человека предметом образования.

Чтобы он не только знал, но и чувствовал. Чтобы вернуть ему, помочь ему обрести чувство собственного достоинства. Потому что это даст ему возможность жить счастливо.