Скромное обаяние минимализма

Большой театр России в минувшую субботу открыл свой первый сезон вне исторического здания: долгожданная реконструкция началась несмотря на то, что до сих пор все планы по ее проведению не согласованы. Впрочем, удивляться этому не приходится — как в песне поется: "В стране моей советской чудес не перечесть: вот комсомола нету, а "Комсомолка" — есть!" Простому меломану остается уповать лишь на чудо, что в обещанном "на выселках" небогата: запланировано всего три премьеры. Хотя ожидать большего было бы чересчур самонадеянно, поскольку и с двумя сценами Большой давал не более четырех премьер за сезон.

В октябре ожидается отсутствовавшая в репертуаре почти сто лет (предшествующую премьеру пела еще Антонина Нежданова) "Волшебная флейта" Моцарта (режиссер — Грэм Вик, дирижер — Стюарт Бэдфорд), в декабре — "Война и мир" Прокофьева, которую будут ставить мэтры Борис Покровский и Мстислав Ростропович, а на закрытие сезона запланирован "Евгений Онегин" в постановке золотомасочного любимца Дмитрия Чернякова, которая заменит исторический спектакль Покровского образца 1944 года, где, как известно, певали все звезды Большого 1940-90-х годов.

Выбор постановщиков удивляет только в последнем случае, хотя, откровенно говоря, единственный опыт Большого с Черняковым был по-настоящему удачным ("Похождения повесы" Стравинского).

Что же касается Вика и Покровского, то тут вопросов нет — оба оперные режиссеры с мировым именем и уж, по крайней мере, не схалтурят. Несколько оставляет недоумение выбор произведений: в Большом основательно подзабыли о Моцарте, а начинают сразу с архисложной "Флейты"!

Великой опере Прокофьева больше бы подошла основная сцена, тем более, что ставить сбираются полную версию… Зачем нужен новый "Онегин", когда и старый был неплох? — тем более, если новый будет под стать новому мариинскому "Сусанину", то, как говорится, лучше не надо!

Открывали же сезон последней премьерой театра — пуччиниевской "Мадам Баттерфляй" в постановке Роберта Уилсона. Об этой премьере было много написано, поскольку имя культового режиссера, факт его появления в Большом подогревал интерес прессы. Оценки критики были не полярны, но все же достаточно разнились: кто-то признавая гениальность мастера обвинял его в бесконечном самоцитировании и клонировании "Баттерфляй" на всех оперных сценах по обе стороны Атлантики, кто-то в целом положительно оценивая работу говорил о недостаточном вживании актеров в замысел создателя спектакля.

Но спектакль родился и обживает новую сцену, более того им открывают сезон, то есть придают ему значение программного события — курс на приглашение режиссеров с мировым именем, видимо, будет продолжен.

Каков же спектакль сегодня, перейдя из рук приглашенного итальянского дирижера и в отсутствии постановщика к художественному руководителю Большого?

Действо, которое создал на сцене Уилсон, иначе как чудом не назовешь. Пожалуй, это самая "японская" постановка пуччиниевского шедевра, какую мне приходилось видеть, поскольку здесь присутствует то, что отличает японскую культуру от западной: умение любоваться малым, казалось бы, незначительным, находить красоту и гармонию в самом простом.

Минимализм Уилсона красив и гармоничен, он не пуст и безжизненнен, а полон смысла и внутреннего напряжения. Все мизансцены, движения артистов, рисунок их ролей крайне неестественны и регламентированы – и в то же время они имеют какую-то свою особую, чарующую поэзию. Начиная работать в Большом Уилсон декларировал стремление дать публике возможность услышать музыку, именно в этом он видел свою главную задачу как режиссера.

Совершенно очевидно, что ему это удалось в полной мере – но не за счет бедности и примитивности в режиссуре, как можно было ожидать, а за счет особой подачи визуального материала, заставляющей слушателя максимально сконцентрироваться на музыке и пении. Ясность, цельность и лаконизм отличают постановку американского режиссера, с неоспоримой очевидностью делая ее классикой современности.

Отдельный разговор — световая партитура, созданная Уилсоном. Свет играет в спектакле совершенно особую роль — это настроение, это чувства героев, это сама визуализированная музыка Пуччини.

К сожалению, в музыкальном отношении спектакль не был столь совершенным.

И если оркестр под руководством Александра Ведерникова определенно заслуживает похвалы, поскольку помимо просто высокого профессионализма он еще и сумел продемонстрировать способность передавать всю экспрессию партитуры, то вокальная составляющая была не слишком удачной.

Румынское сопрано с международной репутацией Адина Нитеску пела качественно, но откровениями не одарила: ее лирический голос с изрядной тремоляцией в верхнем регистре звучал несколько устало. Роман Муравицкий (Пинкертон) сильно проигрывал себе же самому, певшему в прошлогодней премьере "Летучего голландца" партию Эрика: помимо собственно вокальных дефектов, которые присущи его голосу, Муравицкий совершенно не вписывался в стиль постановки, исполняя партию в кондово веристской манере. Приятный баритон Андрея Григорьева (Шарплес), к сожалению, не обладает достаточной яркостью и его частенько не слышно даже за сверхаккуратным оркестром.

В то же время интересно прозвучали исполнители небольших партий, среди которых стоит выделить Елену Новак (Сузуки), Марата Галиахметова (Горо), Валерия Гильманова (Бонза) и Александра Полковникова (Ямадори).

В целом же открытие сезона можно назвать удачным — но в первую очередь, за счет очевидной выигрышности самой постановки. Вокальное же наполнение еще ждет своего часа.