Случайности, насмешки, парадоксы
«Евгений Онегин» в Большом Елена ГУБАЙДУЛЛИНА, фото Дамира ЮСУПОВА Новый «Евгений Онегин» Большого театра похож на собрание противоречий (отчего и вызвал невиданную волну споров и кривотолков среди профессионалов и зрителей). Режиссер и сценограф Дмитрий Черняков ставил явно не для тех, кто ищет в классике гармонию. Зато дисгармония современности проявилась в его постановке сполна. Действие почти трехчасовой оперы то тормозит на месте, то несется со скоростью, опережающей музыку.
Постановщик то откровенно дурачится, то внимательно и серьезно вслушивается в партитуру Чайковского, открывая в ней неожиданные смыслы. Режиссерские находки захватывают поклонников актуального театра и раздражают ревнителей традиций.
Как известно, действие «Евгения Онегина» сменяется семь раз. В новой версии опера разместилась практически на одной территории. Просторная комната с гигантским овальным столом заменяет и сад, и спальню, и бальные залы. Черняков сознательно декларирует однообразие декораций, допуская лишь перемену цвета – с теплого бежевого (дом Лариных) на агрессивный бордово-красный (петербургская гостиная). Тем не менее именно пространство становится одним из главных героев спектакля.
В его нарочитой статике таится жажда движения, в геометрической правильности линий – угроза близкого слома. Достаточно смещения акцентов, изменений световых потоков (художник по свету – Глеб Фильштинский), и порядок оборачивается хаосом. Пространство, то перенаселенное, как муравейник, то [%7142%]пустое и холодное, как классная комната после уроков, враждебно и к Татьяне, и к Онегину, и к Ленскому. Что бы ни происходило, им всегда не по себе. Татьяна (Екатерина Щербаченко) дичится даже собственных родственников, не то что приезжего красавца.
Петербургское замужество не прибавляет ее чувствительной натуре самообладания. При встрече с Евгением в финале она мучается так, что вот-вот упадет в обморок.
Онегин Владислава Сулимского чужой везде, потому что слишком знает себе цену. Ленский (Эндрю Гудвин) – не понят, не принят и предан из-за повышенной восторженности и впечатлительности. Зато самодовольной кокетке Ольге (Маргарита Мамсирова) вольготно среди сытой толпы. Как и не в меру веселой мамаше Лариной (Ирина Рубцова). Такая барыня никогда не займется пресловутым вареньем.
Зато не прочь и рюмочку опрокинуть, и вальсировать до упаду.
Точно и музыкально поставлена сцена появления Онегина в доме Лариных. Герой медленно ступает вдоль шеренги гостей, с любопытством вглядывающихся в пришельца. Тема разлада уникальной личности с окружающим миром обозначена в спектакле Чернякова острее и болезненнее, чем в первоисточнике. Герои его спектакля, обособленные от всего и всех, доходят до крайностей. Оскорбленный Ленский паясничает на балу, перевоплощаясь в глупца Трике.
Татьяна, сочиняющая роковое письмо, камлает как экзальтированная шаманка. От ее раскаленных эмоций разом лопаются все лампочки в громадной люстре. А опозоренный в финале Онегин пытается даже застрелиться.
Шаржи на оперную условность – заламывания рук, закатывания глаз и преувеличенные выражения страстей причудливым образом сочетаются с подробной нюансировкой действия. Черняков стремится к драматическому насыщению оперы. На фоне основных событий постоянно происходит еще что-то. Гости жуют и подмигивают друг другу, суетится прислуга, хихикают «девицы, красавицы», будто бы прознавшие о письме Татьяны прежде Онегина.
Кульминация парадоксального соединения грубых и тонких приемов – дуэль, прикинувшаяся бытовой потасовкой. Режиссер [%7141%]лишает Ленского и Онегина права на поединок чести, сводит на «нет» романтический пафос сцены, не снижая при этом трагедии поэта, которому нет места на грубой и суетной земле. «Теперь входите!» – поет Зарецкий вместо знаменитого «Теперь сходитесь!» Жадная до интриг и зрелищ толпа заполняет комнату, где через минуту роковой выстрел из охотничьего ружья, и большое пространство над Ленским сомкнется в одну точку.
Сцена дуэли – самая радикальная измена либретто и музыке. Измена, превратившаяся в тревожное высказывание режиссера о случайности и предопределенности, об обреченности на фатальное одиночество, о страхе перед поступком. Все эти проблемы напрашиваются в современную оперу, которую Черняков поставил бы и интересно, и ярко. Но пока такой оперы нет, выражает себя в «Онегине», будоража зрительный зал Новой сцены Большого театра.
Новаторы ликуют, консерваторы лютуют. Каждый прав по-своему. Действительно, оригинальная режиссура нередко оказывается неприятной, неудобной, даже нелепой.
Но без ошибок и заблуждений не бывает открытий и движения вперед.