Страшные вечеринки завтрашнего дня
Авиньонский фестиваль, собирающий со всего света лучшие театральные спектакли, ясно показал, что главным, самым острым и важным современным сюжетом сегодня является ответственность перед будущим. Так бывает на представительных смотрах: казалось бы, перед нами всего лишь пестрая мозаика новых спектаклей, не объединенных ничем, кроме вкусов артдирекции, и вдруг выясняется, что людей повсюду волнует одно и то же, что как большие, «статусные» постановки, так и маленькие экспериментальные, комедии и драмы, выставки и дискуссии — все об одном. И тут замечаешь, что именно об этом говорят университетские профессора и кричат митингующие на улицах, на этом спекулируют политики.
Спектакли всех калибров и жизнь комментируют и дополняют друг друга, создавая друг другу контекст, позволяющий подспудной теме проявиться и стать главной.
Контекст
- На Авиньонском фестивале зрителей вынужденно развлекали
- «Инвалидный театр» танцует в Авиньоне
- В Авиньоне сыграли спектакль про фейсбук
Одним из лучших, а может быть и лучшим спектаклем только что завершившегося «Авиньона» был «Враг народа» из берлинского театра «Шаубюне», поставленный любимцем фестивалей Томасом Остермайером. Знаменитый немецкий режиссер, как обычно, перенес действие классической пьесы в наше время, драматург Ян Паппельбаум существенно сократил и переписал текст Ибсена, в результате чего доктор Штокман оказался молодым врачом, вместе со своими друзьями-журналистами и женой-студенткой поющим в маленькой рок-группе милые англоязычные песенки. Остермайер всегда очень внимателен к подробностям, у него отличные артисты, отчего его истории оказываются особенно убедительными.
Хотя быт этой гоп-кампании из маленького городка он строит на фоне черных стен, где мелом нарисованы детали обстановки, а над дверью криво написано: «Штокман». Но сама история предельно конкретна. Мы сразу узнаем этот тип — неловкого и даже чуть-чуть нелепого умника Томаса Штокмана, которому, вероятно, около 30, влюбленного в свою лихую юную жену, что щеголяет в кожаных штанах. Он не умеет с ней спорить, и когда она уж очень злится, с готовностью становится перед ней на колени, принимая свою вину и обезоруживая кротостью. У них маленький ребенок, который плачет, услышав громкую музыку репетирующих в гостиной музыкантов, и только Томас умеет его успокоить, прижав к себе, когда Катрина раздраженно мечется между друзьями, трезвонящим телефоном, тетрадками и надоедливым отцом, вечно некстати приходящим проведать дочь.
Глава рок-группы, журналист-хипстер в тесных желтых джинсах, вечно болтается по штокмановскому дому с гитарой и в наушниках и ворчит, что больше никогда не будет брать в группу семейные парочки. Штокманы живут открытым домом — к ним без предупреждения заходит то суетливый лысый толстяк — главный редактор здешней газеты, то старший брат Томаса — местный мэр, элегантный седоватый красавец.
Сюжет ибсеновской пьесы остался прежним: Штокман, видя, что после лечения водами их курорта люди заболевают, посылает пробы на анализ и, узнав, что вода действительно отравлена местной промышленностью, начинает борьбу за то, чтобы об этом стало известно всем. Но, кажется, никогда этот текст не звучал так актуально, особенно для нас, российских зрителей, и только думаешь: как жаль, что Остермайер, в этом сезоне дебютировавший в московском Театре наций, выбрал для постановки «Фрекен Жюли», а не эту потрясающую пьесу, каждое слово которой отзывается в нас стоном узнавания. Вот журналисты, жадно накинувшиеся на новую скандальную информацию, чтобы первыми ее опубликовать. Какими бойцами они себя чувствуют, как смело музыканты поют боевую песню старой панковской группы The Clash — Guns of Brixton!
Вот умелый демагог-мэр, объясняющий газетчикам, что если о заразе станет известно, то прощай благополучие городка, что вместе с туристами уйдут гранты, не будет новых дорог, школ и что удар по имиджу прежде всего повредит простым людям и, конечно, больно ударит по самой газете. «Народный вестник», конечно, отказывается от публикации, и бывшие друзья, с которыми Томас только что пел песенки, теперь прячутся по углам, а придет момент, и закидают нелепого борца за правду — не грязью, а в новом, гламурном духе — снарядами разноцветной краски для пейнтбола. И вот, наконец, собрание горожан, которое устраивает решивший самостоятельно докричаться до народа Штокман. Все учреждения города ему в помещении отказали, согласился только кто-то совсем неказистый. Черные стены наскоро мажут белилами, в трибуну превращается перевернутый холодильник, Томас просит включить свет в зале, и тут уже мы, интернациональные зрители, оказываемся жителями городка, от которых и молодой врач, и возникшие рядом речистые политики ждут реакции и поддержки. Тогда наступает настоящий пик спектакля, момент истины, заставляющий нас забыть о пьесе столетней давности и думать о том, как мы живем сейчас. Инициативу у Томаса перехватывают демагоги, они выскакивают в зал и обращаются к людям, вновь объясняя им, что Штокман думает только о своих амбициях и что это неверно понимаемый демократизм, а на самом-то деле фашизм, давление и так далее.
Они ловко сыплют ярлыками, умело передергивают смыслы, используют патетику народолюбия и заботливости — о, как это знакомо! По залу бегают девушки с микрофонами, зрители бурно включаются в обсуждение, что-то громко кричат с ярусов, традиционно левый авиньонский зал иронизирует над демагогами и хохочет, но те ловко выворачивают все в свою пользу. И тут Томас начинает свою речь, он немного косноязычен и по-прежнему нелеп, но у него горят глаза, как у человека, увидевшего правду и твердо решившего за нее бороться. Штокман говорит об ответственности перед будущим. Под восторженные вопли зала, но не воспаляясь от них, он объясняет: «У нас не в экономике кризис, сама наша экономика и есть кризис».
Он говорит о том, о чем, конечно, ни слова не говорилось в пьесе Ибсена: о нашем отношении к земле и воде, он необходимости самоограничения, о долге цивилизованных людей, думающих о завтрашнем дне. Именно тут в Штокмана из зала полетят мячи с краской, он будет пригибаться за трибуной, а потом снова вставать и продолжать говорить с залитым коричневой грязью лицом и пиджаком, в окружении разноцветных пятен на свежепобеленных стенах.
«Большинство никогда не бывает право… Это одна из тех общепринятых лживых условностей, против которых обязан восставать каждый свободный и мыслящий человек. Из каких людей составляется большинство в стране? Из умных или глупых? Я думаю, все согласятся, что глупые люди составляют страшное, подавляющее большинство на всем земном шаре.
Но разве это правильно, черт возьми, чтобы глупые управляли умными? Никогда в жизни!» Генрик Ибсен, «Враг народа»
Эту вдохновенную речь мы мгновенно вспомним на лекции-перфомансе «Десять миллиардов», поставленной британкой Кети Митчелл. Можно ли это представление называть спектаклем — большой вопрос. На маленькой сцене в точности воспроизведен кембриджский кабинет Стивена Эммота, ученого, возглавляющего большую группу исследователей самых разных специальностей, чья задача — смоделировать будущее нашей планеты вплоть до 2300 года. Стендап Эммота, человека, говорящего спокойно, но удивительно твердо и убедительно, как настоящий лектор — это драматургическая композиция из его научно-популярных лекций о будущем, сопровождаемая большим количеством разнообразного видео, анимированных схем, графиков и цифр. Эммот говорит о том, что в последние годы происходит взрывной рост населения планеты, что сейчас нас 7 миллиардов, но уже совсем скоро, при наших детях, нас окажется 10 миллиардов, при том что почти не осталось пространств, не забитых людьми.
Разве что Сибирь и Сахара. Он говорит о том, что сегодня происходит с нашими недрами, с водой, с едой и энергией, говорит о биореволюциях последних лет и о том, что все, что мы считаем действием мелким и ни на что не влияющим, истощает возможности земли. Энергии, потраченной на поиск в «Гугле», достаточно, чтобы вскипятить чайник воды.
Обо всех этих проблемах сегодня говорят много, но в постановке Митчелл предупреждения ученых звучат особенно концентрированно, убедительно и страшно. Что мы можем сделать? — спрашивает Эммот. Быть ответственными, контролировать потребление. Даже самое простое — например, использовать меньше туалетной бумаги. Меньше бессмысленно льющейся воды, меньше гаджетов, меньше самолетов и поездов.
Кажется, это выступает Томас Штокман из спектакля Остермайера.
Мрачные пророчества Эммота меняют восприятие еще одного спектакля, казавшегося поначалу шуткой. Британские авангардисты Forced Entertainment показывают очередной спектакль-парадокс — намечающий сотни разных вариантов будущего парный стендап Tomorrow’s Parties (который можно понимать и как «стороны завтрашнего дня», и как «завтрашние вечеринки», намек на песню The Velvet Underground — All Tomorrows Parties).
Стоящий под гирляндой разноцветных лампочек, как на танцплощадке, мужчина уверяет, что в будущем главную роль станут играть мужчины, он со вкусом описывает, как это будет выглядеть, но женщина парирует: или в будущем останутся только женщины, мужчин всех ушлют в космос, оставив только банк спермы. Мужчина мечтает о том, как в будущем человечество станет мирно жить в едином государстве, — или — говорит женщина — вся планета будет разделена на мелкие страны, ведущие бесконечные войны. Все станут вегетарианцами — или люди превратятся в каннибалов.
Что будет с детством и старостью, наукой и искусством, городом и природой, водой и энергией — расхожие мифы и черные фантазии, которые в изложении британских актеров казались такими смешными, после лекции Эммота больше не выглядят нелепыми, и самые катастрофические сценарии кажутся вполне вероятными.
Эммот мрачно подытоживает спектакль «10 миллионов»: «Я не верю, что мы сможем остановить человечество. И тогда на земле наступит хаос. А мне придется научить своего сына пользоваться ружьем». «Завтрашние вечеринки» тоже закончатся смертью человечества.
И единственный, на кого нам остается рассчитывать, — это идеалист доктор Штокман. В финале спектакля Остермайера, когда, как и написано у Ибсена, богатый тесть коварно дарит Томасу кипу акций зараженных водолечебниц, которые он купил на деньги, предназначавшиеся в наследство дочери, — вчерашний боец вдруг замирает в задумчивости с бутылкой пива в руках. Кажется, в эту минуту в нем пророк уступил место ученому. И мы верим: Штокман придумает, как очистить воду.
Вся надежда на него.